Квартира (рассказы и повесть)
Шрифт:
Он вёл кладку неторопливо, с передышками. Сунет кирпич, посмотрит по сторонам, сунет другой, пристукнет — передохнёт, глянет, как слева кланяется Кузичев, справа — Мартынюк. Похоже, что они вот-вот кончат — скребут со дна, а у него ещё порядочно. И незаметно для самого себя, поддаваясь безотчётному порыву догнать товарищей, Сергей разгорячился. Кладка пошла живее, и постепенно возник внутренний счёт: раз — два — три — четыре. Мысли отлетели куда-то, остались и не мысли вовсе, а так, обрывки какие-то. И вскоре заметил, что его взяли на буксир: слева в его ящике замелькал мастерок
Молча спустились со стены, пересекли двор. Расставаясь на углу Литейного, Сергей спросил у Мартынюка, не хочет ли он зайти по вчерашнему адресу во двор, чтобы вместе отдать деньги, или доверяет ему, Сергею. Мартынюк возмущённо, как бы жалуясь, обратился к Кузичеву:
— В третий раз дураком хочет сделать. Нет, ты смотри, Кузьмич, что творит: я его на халтуру взял — раз дурак, заработанные, кровные вернул — два. Да ещё относить? Нет уж, Метла, давай без меня. Потешь себя, тут своих забот — ажно задницу дерёт.
Кузичев отмахнулся — дескать, разбирайтесь сами — и, уже повернувшись уходить, сердито сказал Сергею:
— Сам отдашь.
На том и разошлись. Сергей направился к телефону-автомату звонить Надюхе. Пока она дойдёт от управления до Литейного, он успеет забежать вернуть деньги.
Как и хотелось Сергею, Екатерины Викентьевны дома не оказалось, была одна старушка мать. Узнала Сергея, насторожилась, поджала губы, но дверь распахнула — раз пришёл человек, входи, не прогонишь. Сергей безо всяких предисловий протянул ей деньги, сказал, наклонившись к самому уху:
— Деньги это, восемьдесят рублей. Вчера ошибку дали, ошиблись. Возвращаем. Поняли?
Старуха с недоумением посмотрела на деньги, на него, удивилась, не веря ему, протянула обратно сложенные бумажки, но он не взял.
— Это ваши деньги. Ваши! — погромче повторил он, думая, что она недослышала.
Старуха ахнула от радости, прижала кулачок с деньгами к груди.
— Милый ты мой, значит, есть бог на небе, а совесть на земле. Это Катенька свои отпускные за печь отдала. Господи! Какие вы славные люди! А мы уж думаем, зубы на полке целый месяц. Господи, да что же я держу тебя у порога! Входи, Катюша вот-вот придёт, порадуется.
Она суетливо задвигалась в тёмной прихожей, сама не зная, куда вести Сергея: то ли в кухню, то ли в комнату, где, видно, был ещё непорядок. Сергеи придержал её под локоток, притянул поближе к себе, сказал в ухо:
— Спешу я, бабушка, бежать надо. А дочке скажите, после праздников заскочу, сделаю. Платить не надо, за те же деньги сделаю.
Старуха растроганно замотала головой:
— Господи, господи, дай тебе счастья, сыночек. Говорила Катеньке, хорошие люди, не могло так закончиться. Вот и вышло по-моему. Спасибо тебе, спасибо за доброту. А пол, — она махнула кулачком, — бог с ним, с полом. Мы там фанерку положили. Мышей у нас вроде нет, тумбочку поставим, и не видно будет.
— Сделаю, — сказал Сергей,
На этот раз открыла кислицынская молодуха Наталья — высокая, гибкая, красивая. Откинула длинную тонкую руку, как в цирке — алле, на манеж пожалте! И головой тряхнула — гордо так, по-актёрски.
— Прошу вас, ждём. — Голос глуховатый, глубокий, приятный. Глаза большие, иссиня-серые, спокойные. Брови чёрные, крутыми дугами, никаких красок — сама вся светится. Халат в обтяжечку, из-под халата — брюки, на другой бы нелепо смотрелись, а ей всё к лицу.
Познакомились, пожали руки, пошли по квартире. Наталья, как гид-экскурсовод, то туда покажет, то сюда: "Это кухня, там кладовочка, ниша, коридорчик, спальня родителей, кабинет, наша комната…" После каждой остановки и беглого осмотра неизменно спрашивала: "Понятно, да?", — обращаясь при этом к одной лишь Надюхе. И Надюха кивала с готовностью, бормоча: "Конечно, конечно".
Вслед за ними в маленькую комнату осторожно вошёл Павлик, неся перед собой шахматную доску с расставленными фигурами.
— Ну вот, явление народу, — насмешливо сказала Наталья.
Павлик остановился перед Сергеем.
— Давайте блиц. Они боятся со мной. Я их всех обыгрываю.
— Ой хвастун! Какой же ты хвастун, — совсем не сердито сказала Наталья. — Дедушка тебя обыгрывает и папа, когда захочет.
— Это когда я захочу, тогда они выигрывают. Жалею их. — Павлик поставил шахматы на стул, потеребил Сергея. — У вас разряд? Какой?
— У меня высший разряд — строительный! — сказал тот, подмигнув Наталье. — Мы с тобой сыграем потом. А сейчас извини, брат, не могу. Работы, сам видишь, навалом.
— Блиц же, — заканючил Павлик. — Две минуты.
— Павел! — строго сказала Наталья. — Выметайся! Лучше сам… — многозначительно предупредила она.
Павлик засопел, как-то по-взрослому поправил очки, взял шахматы и удалился, ни на кого не глядя.
Чуть не сбив его, в комнату влетела Христина Афанасьевна.
— О, пришли! Рада, рада. Вас Надеждой зовут? Значит, Надюша? Можно так? Ну, отлично. Видели наши хоромы?
— Прекрасная квартира, — сказала Надюха.
— Прекрасная, пока не берёшься за уборку да за ремонт, — пожаловалась Христина Афанасьевна. — А для нас с Наташенькой она ужасная! Сколько мы тут потрудились. Правда, Наташа?
Наталья закатила глаза и развела лёгкими руками — получилось это больше в шутку, чем всерьёз.
Христина Афанасьевна без всяких переходов заговорила о деле. В первую очередь, по её мнению, надо браться за маленькую комнату, привести в порядок, побелить, поклеить обои и всем дружно наброситься на книги: протереть, пропылесосить, перенести в чистую маленькую комнату. Затем ремонт кабинета — полностью, до последнего гвоздя, чтобы потом уже не беспокоить Андрея Леонидовича. Ну, а дальше — как угодно: то ли комнату молодых, то ли спальню — всё равно.