Шрифт:
Эпиграф
«Автор от всего сердца заложил в основу сочинения столько правдивости… чтобы прояснить перед взором проницательных сущность рассказа и предания в возможно более простой форме, дабы родниковую воду сути повествования и мысль ясную, как утренняя заря, не замутили диковинные метафоры и вычурные эпитеты и сравнения. Уповаю на прославленную милость Всевышнего: пока на ланитах известий и сообщений останутся следы начертания благодаря буквам смыслов и вместилищам основоположений, восходящие от этих листов лучи будут блистать
Шараф-хан Бидлиси «Шараф-наме»
Часть первая
Зеркальный ответ
– Никогда не спрашивал… Потом уже не придется. Ответь на один вопрос. – В паузе Гарун поиграл ножом, перебрасывая из руки в руку. – Почему «Кваздапил»?
– Совсем мелким я играл на улице, и мама крикнула на весь двор: «Саня, ты квас допил?» Я в ответ: «Да-а-а!»…
Гарун громко фыркнул, что-то внутри него надломилось, и неудержимый гогот сотряс стены. Я вынужденно подключился. Когда так заразительно смеются, нельзя не подключиться.
Как в старые времена мы с Гаруном захохотали – дружно, в голос, не в силах остановиться.
Смех продлевает жизнь. А что делать, если вся моя жизнь – смех?
Смех и слезы. Смех сквозь слезы. Смех вместо слез, чтобы выглядеть круче. Но все равно – слезы, слезы, слезы. Себе и другим. И потому – смех, а не жизнь.
Додумать мысль и довести открывшуюся суровую правду до какого-то нужного вывода я не успел. Дикий хохот на грани жизни и смерти будто отрезало: полное ощущение, что около уха взорвалась граната. Звуки исчезли. По лицу Гаруна прошла рябь, оно растянулось, похожее на живые щупальца, и оплыло полупрозрачными кляксами с глазами, ртом, носом и ушами, стекавшими с шеи и дальше с тела и дивана, как часы на картине Сальвадора Дали. Фантасмагорические потеки сползли на пол и растворились в окружившей меня мгле. Мир заволокло туманом.
Серая пелена застилала глаза недолго, ее пронзил яркий луч, и картинка передо мной превратилась в другую. Комната осталась комнатой, но я в ней был один, раздетый лежал в кровати жадно хватал ртом воздух.
В лицо било утреннее солнце. Недавняя жуть оказалась иллюзией, хитрой проделкой подсознания.
В груди мощно стучало сердце. Ну и сон. Из серии, что называется «проснуться в поту». Вот-вот, оно самое, простыню выжимать можно. Гримаса исторического смеха все еще сводила скулы, а перед глазами блестел нож, жаждавший познакомиться с сердцем. А ножик и сердце – они, если честно, не пара, не пара, не пара.
Дикая история мне всего лишь приснилась. Можно расслабиться.
А Хадя? С какого момента явь перешла в сон – до и или после звонка Фильки?
Дата на телефоне подсказала, что о смерти Хади мне уже сообщили.
Яркий мир вновь потускнел.
Вставать? А зачем? Причем, последний вопрос был намного глубже с философской точки зрения, чем казалось. Зачем и как жить дальше? Что делать? Для чего? Иными словами,
Круг замкнулся.
Нож. Смех. Жизнь. Смерть.
Любовь.
Зачем?
Не жизнь, а смех.
После всего, что приснилось, уже не заснуть. Я заставил себя встать, умылся и отправился готовить кофе.
Не готовить, конечно, а растворять. Две чайных ложки с горкой на маленькую чашку – чтобы глаза на лоб полезли. Или, наоборот, чтобы вернулись оттуда.
Привиделось же. Ученые говорят, что сны – работа подсознания. Если в навеянном видении Гарун пришел за моей жизнью, значит, что-то внутри меня ждет именно такой развязки.
И правильно, так и должно быть. Я виноват, только я. Можно все свалить на великую любовь, но любовь-то – чья? В том и дело. Не любовь толкала меня на необдуманные поступки, а собственные желания. За что я избил Машеньку? За следование безрассудным желаниям и страстям. Разве мои поступки продиктованы чем-то другим? Потому я и ждал от судьбы возмездия. В моем случае – не ремня, а ножа. Потому что это будет справедливо.
Кофе не помог. Надо было пить успокаивающее.
Когда я мыл чашку, раздался звонок в дверь.
Открыть? После такого сна?
Звонок повторился – нетерпеливый, жесткий, угрожающий. Казалось, будто звонивший уверен, что ему откроют.
В прихожей я застыл, не зная, что делать дальше. Открывать или нет – это зависело от личности пришедшего. Возможно, за дверью нетерпеливо переминается с ноги на ногу почтальон или, скажем, сосед, которому срочно понадобилась дополнительная табуретка.
Можно глянуть в глазок, но затемнение выдаст, что внутри кто-то есть. Прятаться тоже смысла не было – рано или поздно настойчивому визитеру станет известно, что внутри кто-то скрывается, все зависит от степени настойчивости. Если пришли по мою душу, то кроме настойчивости визитеры могут проявить сообразительность и решительность, а это мне и моей семье выйдет боком.
– Кваздапил, это я, – донеслось снаружи.
Вернувшийся со свадьбы Гарун много дней меня избегал, сообщения и звонки оставались без ответа. И вот он пришел – в точности как во сне.
Словно шагая в бездну, я распахнул дверь.
– Привет. – Моя рука привычно дернулась для пожатия, но встречного движения не произошло.
Застывшая в дверях фигура не двигалась, в поднятой к поясу руке блестел нож.
Вот и пришло то, о чем глубоко внутри себя я всегда знал, но трусливо отгонял это знание. Не зря же оно явилось даже во сне?
– Прости.
– Такое не прощают.
– Тогда – сожалею. И все понимаю.
– Это хорошо. Это правильно. Все будет намного проще.
Ноги у меня задрожали. Несколько шагов в комнату – и обезволенное тело рухнуло на край кровати.
Вошедший за мной Гарун нервно опустился рядом, пальцы крутили острую сталь.
Говорить было не о чем.
– Не тяни, – сказал я. – Вина во всем – только моя, и это будет справедливо.
Мы с Хадей – жертвы традиции. Традиция нас разъединила, она же соединит.