Квази-мо

Северюхин Олег Васильевич

— Алексей Алексеевич, — сказал разведчик, кивнув на двух переговорщиков и Акопа Магомедовича. У всех троих были перекошенные лица, на искаженных ртах висли нити липкой слюны, суставы рук и ног вывернуты, — вот это главная причина, почему было принято решение привлечь вас к участию в переговорах. Мы отметили, что все люди, которые желают вам зла или готовы нанести какой-то вред, мгновенно заболевают синдромом Квазимодо в самой тяжелой форме. Вот вам наглядные примеры. Я еще заметил, как крючило Акопа, когда он разговаривал с вами по телефону. Начинало крючить и меня, когда мне принесли информацию о вас и когда я позволил мысленно негативно отозваться о вас. Я к вам отношусь положительно и готов спорить с вами по любому вопросу как цивилизованный

человек аргументами, а не злостью. Они отойдут, если начнут признавать, что приведенные вами аргументы это не вражеская пропаганда, а объективная реальность. Ну, что с них возьмешь, когда у них зарплата в тысячи раз больше пенсий наших пенсионеров. Я видел трех киллеров, которых посылали вас убить. Мы винтовки у них не можем вырвать. Так скрюченные и лежат с винтовками в палатах. А один киллер пришел в себя, застрелил заказчика и запихал ему в рот пачку денег, которые были уплачены за ваше убийство.

— Кому же я помешал? — удивился я. — Я вообще стараюсь вести замкнутый образ жизни и практически ни с кем не общаюсь.

— Можно и не общаться, — улыбнулся разведчик. — Главное — что вы есть. Вы как совесть, которая если проснется, не дает жить многим людям. Этим людям не писаны никакие законы, и они вершат все дела на земле. Вон, у императора Александра Первого совесть проснулась, так он оставил царство свое и ушел жить старцем в сибирской глуши. И бит был плетьми, но считал это как наказание за совершенные грехи. Только вот после Александра совесть ни до кого и не достучалась. А вы своим существованием уже успели достучаться до многих.

Глава 52

Мы с разведчиком выпили еще по рюмке водки и закусили сильно разваренными хрящами с чесночной приправой и редькой.

Похоже, что Люций Фер более успешно борется с человеческими пороками, нежели его более могущественный собрат. Он еще говорил, что «легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому попасть в Царство небесное». Но там, где был я, не было ни одного банкира, олигарха и нувориша, иначе господа Ленин и Троцкий не преминули бы рассказать об их нравах, жадности или наоборот — щедрости для дела революции. Так, где же олигархи обитают, если их нет в нижнем Царстве?

— Статистика заболеваемости синдромом Квазимодо показывает, что эпицентр находится в вашей области и расходится кругами в разные стороны, — сказал разведчик. — Причем заболевают поровну и олигархи, и средние слои, и те, кто находятся за чертой бедности. Я попытался подвергнуть анализу личности заболевших и убедился, что причиной болезни является уровень злобы. Чем выше этот уровень, тем более тяжкое заболевание регистрируется. Среди простого народа заболевших больше, чем среди олигархов. Среди больных те, кто мечтает о том, как он будет вешать и расстреливать всех демократов, кто мечтает перебить всех инородцев и те, кто мечтает уничтожить всех богославов. Давайте-ка, накатим еще грамм по пятьдесят, масть пошла, — и он снова налил рюмки. — Говорил же я вам, — обратился он с рюмкой к скрюченным переговорщикам, — не вздумайте проявлять свою ненависть к нему. Постарайтесь подумать о чем-то добром, хотя бы о том, что с хорошим человеком приятно посидеть за столом и выпить рюмку в хорошей компании.

Мы выпили и тут стал приходить в себя Акоп Магомедович.

— Прости меня, Алексей Алексеевич, — сказал он, растирая сведенное судорогой плечо, — как-то нечаянно сорвалось. Показалось, что это про меня, как про плохого человека говорилось. А ведь ты во всем прав. Делиться надо с ближними. Сам хорошо живешь, дай и другим жить хорошо. Обеспечь их работой, хорошей зарплатой, и отдачу получишь в десять раз больше, нежели от жадности своей. Еще Маркс и Энгельс говорили, что капиталист должен обеспечить справедливое распределение прибылей, чтобы не было революций, а мы, похоже, сами рубим сук, на котором сидим. Вот, при всех обещаю. Завтра же объявлю об открытии в нашем городе галереи Дарэссаламова и буду покупать туда картины всех художников в области, чтобы

поддержать их, дать им известность. И учрежу пять стипендий имени Дарэссаламова. Пусть знают, кто такой Дарэссаламов!

— За Дарэссаламова, — предложил я.

— За Дарэссаламова, — поддержали разведчик и его спутники.

Я смотрел на них и у меня промелькнули строчки стихотворения, которые нужно будет сразу записать, чтобы не забыть.

В каждой крупной деревне в Сибири Есть Париж, Амстердам и Берлин, Разных храмов по три иль четыре И искусств меценат армянин. Здесь в соседях потомки Кучума И кочевник кайсацкой степи, Здесь китайцы с капустой без шума Точат цепи своих бензопил. Нашу нефть продают на валюту, Богатеют Москва, Петербург, А сибирскому бедному люду Помогать как-то все недосуг.

Скоро к нашей компании присоединился дипломат и начал что-то мычать представитель газовой монополии. Хаш снова подогрели и принесли шашлыки. В полутемном помещении, освещенном неяркими бра, было непонятно, сколько сейчас времени. Это и хорошо. Деловые люди часов не наблюдают.

— Алексей Алексеевич, — лез целоваться захмелевший дипломат.

— Алексей Алексеевич, да мы вас озолотим, — говорил газовщик.

— Так в чем же надобность во мне? — спросил я, подспудно догадываясь, о чем пойдет разговор.

— Понимаете ли, Алексей Алексеевич, — начал осторожно дипломат, — Богославию не любят во всем мире. Мы хотим, чтобы ваша способность сослужила нам добрую службу, наказав всех наших недругов и противников постройки наших потоков.

— Именно, — солидно сказал газовщик, — чтобы их в три погибели скрючило, а уж мы за деньгой не постоим.

— А за что им Богославию любить, — простодушно спросил я, — что она, девица красная что ли?

— Как за что? — возмутился дипломат. — Мы-то их любим. Так почему они не должны любить нас? Это первое. А во-вторых, мы остановили монголо-татарские орды и не пустили их в Европу. Мы разбили фашизм и очистили от него Европу. И в третьих. У нас такие артисты балета, которые считаются самыми лучшими в мире.

— Честно говоря, — сказал я, — не все любят балет. А что, Европа просила нас защищать от монголо-татар и просила нас освобождать ее от Гитлера? Может, ей под Гитлером жилось лучше всех и ничего лучшего они для себя не желали? А тут пришли мы и все испохабили, всю идиллию поломали. Тех же «братушек» болгарских возьмите. Сколько крови богославской пролито было за освобождение Болгарии, а в двух войнах, в Первой мировой и во Второй, Болгария воевала против нас. И сейчас болгары наши самые лучшие друзья после Гитлера и Бандеры. Вот это любовь! И что Богославия сделала, чтобы ее не позиционировали с коммунистической сверхдержавой, которая приказала долго жить в 1991 году?

Глава 53

После моей тирады наступила тишина. Любой пропагандист-разговорник в два счета опровергнет мои слова и докажет, что Богославию нужно любить так, как любят и что Богославию любят все, только вот стесняются проявить самые истинные чувства и все лишь в политических интересах, чтобы не дразнить могущественных противников Богославии. На словах они подвякивают противникам, а в это время в карманах держат скрещенные пальцы, мол, мы это не от всей души говорим. Настоящая любовь проявляется не на словах, а на деле. А в политике и в международных и экономических отношениях никакой любви быть не может. Тем более к Богославии, которой в одиночку приходится и придется дальше противостоять всему миру.