Квинканкс. Том 1

Паллисер Чарльз

— Благородная душа, — покачал головой мистер Пентекост. — Но в этих материях ты дитя.

Мисс Квиллиам улыбнулась, прежде чем продолжить.

— Желание выглядеть милосердным нельзя объяснить одними лишь эгоистическими интересами, мистер Пентекост. И потому вы должны согласиться, что в подобных случаях нас направляет некая смесь совести, руководства свыше инстинкта и обычаев — в чем мы не до конца отдаем себе отчет. Истинное счастье — если оно вообще достижимо — каждый из нас обретает в гармонии с обществом, отсюда и проистекают наши порывы к милосердию.

— Моя дорогая юная леди, — начал мистер

Пентекост, судя по всему, сильно взволнованный этими словами. — Сам не знаю, с чего начать свою попытку наставить вас на путь истинный. Вся общественная и экономическая жизнь представляет собой войну между индивидуумами и между классами — это неизбежно. Нет смысла говорить о том, как должно быть: таков Закон Необходимости.

Мистер Силверлайт молчал, но его высокое чело сияло нам из полутьмы; он улыбался, словно призывая нас в свидетели глупости его друга, а мистер Пентекост принялся рассуждать о том, как все люди охотятся друг на друга или, в лучшем случае, паразитируют друг на друге, как блохи на собаке. Именно это, настаивал он, мы и зовем обществом.

Матушка закрыла руками лицо, но он, не замечая этого, продолжал:

— И такое положение вещей правильно, или, по крайней мере, желательно, поскольку эта система паразитирования и утилизации отходов работает по принципу саморегулирования. Ничто не пропадает зря, и общество извлекает максимум полезного из вещей и людей.

Мисс Квиллиам настаивала на том, что общество представляет собой не паразитическую, а органическую систему. Индивидуумы и классы не воюют друг с другом, а зависят Друг от друга. Конечная цель общества — удовлетворенность каждого своим местом в жизни; так было в счастливом прошлом Англии, к тому же мы придем и в будущем.

Мистер Пентекост с этим не согласился, утверждая, что страдания большинства необходимы, поскольку в основе общества лежит принцип соревнования, а он предполагает победителей и побежденных. По этой причине все, чего можно достигнуть, это счастье как можно большего количества народа, известна и формула, по которой можно сделать соответствующий расчет. Чтобы добиться, согласно этой системе, наилучшего результата, общество должно, о чем бы ни шла речь, всегда задавать вопрос, какая от этого польза, а самый лучший — а вернее, единственный — способ оценки чего бы то ни было предлагает свободный рынок. Необходимо соревнование, все и вся должно покупаться и продаваться по его истинной цене, а это всегда самая низшая цена, при которой существование и производство этого продукта еще оправдано. Причина нынешних несчастий Англии состоит в том, что этому тонкому механизму не дают функционировать без помех.

В продолжение вечера два джентльмена совершенно противоположным образом откликались на гостеприимный прием: мистер Пентекост от избытка чувств всплескивал руками, напоминая утку, которая пытается взлететь, и все время осыпал себя табаком; мистер Силверлайт взирал меланхолически на дам и печально улыбался в ответ на страстное красноречие своего друга. Когда мистера Пентекоста что-то забавляло (а это могли быть самые неожиданные вещи), он откидывал голову назад и издавал короткие, похожие на лай смешки, которые стихали так же внезапно, как начинались.

Я не мог улыбаться, и моя матушка тоже — я видел, что слова мистера Пентекоста глубоко ее угнетают.

Мысли, которые он высказывал, казались мне настолько гадкими, что они никак не сообразовывались с его добросердечным поведением. Как мог он верить в такие ужасные идеи, как мог их высказывать? Неужели он и сам поступает так аморально? И все же то, что он говорил, нельзя было просто так отбросить: ведь это объясняло поведение Биссетт, а также людей, подобных миссис Марраблес и Избистерам.

— Неужели все-все должно продаваться и покупаться? — спросил я его, следуя собственным раздумьям. — Разве нет ничего священного?

— Ничего, — ответил он. Словно бы прочитав мои мысли, он продолжал: — Даже наши законы против каннибализма — не более чем продукт суеверий; в обстоятельствах, когда от нарушения этих законов зависит человеческая жизнь, ими неизбежно пренебрегают — а вернее, ими следует пренебречь.

— О нет! — Матушка зажала себе уши. — Не могу больше это слушать!

Мистер Пентекост взглянул на нее с тревогой, но его приятель поднялся на ноги и твердо сказал:

— Пойдем, Пентекост. Уже поздно. А кроме того, дружище, ты немного забылся. — Он обернулся к матушке: — Простите нас. Нам нечасто в последнее время случалось бывать в приличном обществе.

Он поклонился и почти насильно вывел своего друга из комнаты.

Когда за ними закрылась дверь, матушка вздохнула:

— Слава небесам, он ушел! Не хочу, чтобы он больше приходил, Джонни.

— О котором из джентльменов ты говоришь? — спросила мисс Квиллиам.

— Об этом ужасном мистере Пентекосте, конечно. — Матушка содрогнулась.

— Ну-ну, — возразила мисс Квиллиам, — думаю, внутри он лучше, чем снаружи.

— Уж очень снаружи нехорош. — На этом тема была исчерпана.

Меня тоже расстроило представление мистера Пентекоста об обществе как сборище хищников, каннибалов, бездумно преследующих свои эгоистические интересы. Не хотелось верить, что он прав. С другой стороны, слова мисс Квиллиам меня вдохновляли. Как замечательно: быть лендлордом и великодушно заботиться о тех, кто от тебя зависит!

Мисс Квиллиам взяла зеленую бутылочку, которую я часто видел у нее в руках, и потрясла. С обескураженным видом потрясла снова. Потом встала:

— Мне нужно ненадолго выйти.

— Уже очень поздно! — запротестовал я.

Она ушла, а я, заинтересовавшись, стал рассматривать бутылочку и обнаружил на ней этикетку: «Черная капля». Когда я поднес бутылочку к носу, матушка крикнула: «Не трогай, Джонни!» Сладковатый, чуть едкий запах показался мне знакомым.

Обернувшись за десять минут, мисс Квиллиам налила себе стакан джина и добавила туда две-три капли из вновь принесенной бутылочки.

Поймав на себе мой взгляд, она покраснела:

— Это средство называют утешением бедняков: дарует радость и снимает боль, как телесную, так и душевную. Оно часто меня спасало. Сейчас я принимаю всего три-четыре грана.

Едва ли не с облегчением я увидел, как матушка налила себе стакан «Сливок долины».

Через несколько дней я случайно встретил на лестничной площадке поднимавшихся к себе мистера Пентекоста и его друга. Они любезно пригласили меня в свой шатер восточного властелина в углу комнаты Пичментов, и я увидел, как уютно они там устроились.