Квир 2
Шрифт:
– Мы записаны на встречу?
– Вообще-то – да. Записала я сразу в группу, ибо очень обрадовалась, что дозвонилась и получился такой душевный разговор. Представилась личной помощницей и разыграла сцену, что никак не могу сорвать и не удовлетворить твою, Джаред, просьбу. Куратор девушка и как бы просто вошла в мое положение. Вообще, она очень милая! Сами потом поймете, о чем я говорю… Но, чувствуется, что она профессионал и спуска не даст на занятиях!
– Так мы что, прямо уже в группу попали?
– Да. Но, чтоб избежать лишней волокиты, вам нужно будет пройти собеседование короткое по телефону. А там уже явитесь сразу на первый разговор к ней в кабинет. Это все проходят так и так, официальная работа, записывается все и документируется. Этот проект государственный и обязательный. Никто не может стать приемным
– Вау. Мы вот так сразу готовы к этому? – немного засомневалась Ли, но только увидев взгляд Даллы, сразу закивала со словами:
– Я согласна, согласна! Все получится, если мы настроимся!
– Вот и славненько, спасибо, что подтвердили! – выдохнула Далла, буквально про себя крестясь не на шутку, что Ли не прокомментировала главной проблемы – на коллективные занятия Ли в другой ситуации никогда бы не подписалась ни при каких уговорах. – Давайте настраиваться!
И Ли настроилась! Такая ответственность, возложенная всей семьей на нее, взгляд Мэтью, который восхищался тем, что за него Ли придется пройти настоящие экзамены, придали ей сил. Депрессия просто слетела с плеч, оставив небольшой осадок на душе, что Далла все решила самостоятельно. Но, тут уж Ли, как бы ни было обидно, не дозволяла себе подобных мыслей, ведь Далла поступила правильно и кто знает, куда бы докатилась она, если бы не супруга. Теперь же, все зависело от того, как она себя поведет. Справится ли, выдержит? Ли понимала, как сложно ей будет работать с психологом, ведь рассказывать о себе или о семье правду она не сможет. А вранье – самое болезненное для Ли, самое мучительное.
– Я смогу! У меня все получится легко! – уверяла она себя по полсотни раз ежедневно перед зеркалом. Ли не давала себе думать о прошлом, об утратах, о некрасивостях мира, в котором они жили, о боли. Она смотрела только вперед и верила, что коли она сделает это для Мэтью, хотя бы перестанет себя винить. Ведь, если удастся все сделать быстро и легко, усыновив его, она точно сможет сказать, что приложила все усилия, чтоб стать ему настоящим родителем. Никакие сертификаты и прочие документы не могли доказать этого. Все было в том, что Ли отдавала, чтоб самой себя называть матерью. Ведь родительство, это всегда жертвенность в каждом дне, в каждом миге, в каждой мысли. Вот только негатива теперь в этой жертвенности для Ли не было. Она видела свет и радость от того, что так распорядилась судьба ее неволей. Есть ведь вещи намного худшие, которые все без исключения делают нехотя и даже преступая через себя, ибо иначе не выжить. Ли считала, что ей наконец-то повезло и она может хорошим поступком чуток осветлить их потемневшую жизнь.
На первом приеме у куратора все было просто. Джаред с Ли нарядились, словно собирались не в театр, конечно, но хотя бы в кино. Психолог, ответственная за их группу, была достаточно молода, буквально возраста Джареда. Симпатична, приветлива, мила. Одевалась просто, даже скромно. Никакого пафоса, пиджаков и брюк со шпильками – обычная удобная одежда. Больше походило, что она приглашала друзей домой на чай. Это подкупало и располагало к ситуации. Ведь, сам визит в детский дом уже заставлял большинство людей попотеть.
Учреждение находилось кслову, очень близко от дома. Не нужно было даже пользоваться машиной. Джаред наметил серьезный ремонт и новый интерьер в салоне, а потому просто сдал машину, решив с Ли поездить своим ходом. Да, времени это занимало больше на часок-другой, но, все решили, что для Ли будут полезны прогулки на свежем воздухе, да и если относиться к дороге, как к свиданию, можно вообще замечательно провести время.
Переписываясь с Ризом, который изрядно соскучился за время отсутствия Нотали, Ли убедилась в желании пройти курс от и до идеально. Он рассказал ей, что знает подобные курсы и сам проходил их по любопытству и даже по необходимости. Это работа не просто с психологом, а работа с группой. С одной стороны, рассказав Ли, как все будет, он убедил ее, что в группе отчасти работать легко, ведь внимание психолога рассеивается и кое-в чем, когда ты не хочешь или не можешь быть честным, увильнуть от нажима проще. Впрочем, Риз рассказывал,
– Я буду записывать все почти дословно. Будьте терпимы, у нас большая анкета предварительная на первую встречу, – пояснила Виктория, сидя в маленьком кабинете с одним окошком. Ее рабочая зона была в другой комнате, там они восседали втроем с коллегами. А это было помещение для приватных обсуждений.
До детского дома Ли с Джаредом добирались пару станций метро, потом на автобусе, и еще немножко пешком. Вся дорога заняла час, не больше. Войти им пришлось через парадный вход, что Ли казалось кощунством, ведь она страшилась встречи с брошенными детьми, сразу думая о Далле. Но, как они надумали не состоялось – повезло и никого из детей пара не встретила. Только охранника, уборщицу и дам в отделе по работе с населением встретили они. Кто уж те были по профессиям сложно было определить, но ребята догадались, что они скорее всего и бухгалтера и охошники в одном лице. Плюс, возможно, здесь же выступают местными психологами по работе с детьми, с родителями, да вот еще и курсами занимаются. Позже Вика подтвердила эти догадки, но и успокоила, что без личного желания гости не будут встречаться с детьми, живущими здесь – у тех строгий режим посещений по вызову. Это была радостная и успокаивающая новость!
Ли удивилась, как просто и весело прошло их первое собеседование. Виктория была настроена позитивно и несмотря на то, что ее функцией перво-наперво на этой встрече было выявить уровень честности пары, чтоб знать, как с ними работать дальше, все же она была не предвзята. Видимо, практика работы в подобном месте научила ее не принимать поведение людей близко к сердцу. И, как и подумала Ли тогда, оказалось правдой – Вика много потом рассказывала на их встречах о вранье, уловках, махинациях. Но, она так же и рассказывала другую сторону вопроса, объясняя простым и понятным языком, почему врут приемные родители, почему дети из системы ведут себя ее хуже. Даже здесь, в детском доме, вранье погонялось враньем. Но, когда знаешь причину, побуждающую всех брошенных детей вести себя так, а не иначе, их поступки и слова уже видятся совершенно в ином свете. Каждый, рассуждая на сей счет понимал, что невозможно знать наверняка, как сам повел бы себя, окажись в западне. А ведь, иначе и не назовешь жизненную ситуацию, когда все не в твоих руках, а на воле случая.
Виктория подробно расспрашивала на счет отношений Ли и Джареда. Ребята сразу сказали, что они не в браке, да и не планировали расписываться. Рассказали, что уже десятилетие вместе и их планы друг на друга только крепнут с каждым днем. Посмеялись все втроем, выслушав версии некоторых поступков Джареда и Ли, доказывающих их крепкую привязанность друг к другу, созависимость, уважение, нежность и любовь. Виктория, выслушав такие примеры, хохотала каждый раз, как на юмористическом концерте, и все помечала в многлистовой анкете что-то, качая головой. Ли знала, что ничего дурного она там не пометит. А потом, когда им выдали две копии этих анкет без пометок психолога, попросив честно ответить на все вопросы еще раз дома, она только и поняла, предположив, что же там могла написать куратор о них.
Ничего из опрошенного не вызывало у Ли сомнения перед ответом. Их ложь была только в том, что они не пара, а трио. В остальном же, выступая единым мнением, было легко держаться, притворяясь чуть лучше, чем были ребята в глазах государственного работника, да и для любой организации подобного толка, ведь все структуры нынче были подведомственными военным, а те назидательно регламентировали поведение и нормы обществу. Несмотря на это для себя ребята твердо решили и верили, что ничего предосудительного и незаконного они не делают. Они были обычными людьми, имеющими при рождении право на жизнь счастливую и свободную. Других законов они не понимали, а потому угрызений совести не чувствовали.