Квир 2
Шрифт:
– Полгода-год, раньше не пытайтесь, – сказали ей сразу несколько врачей, включая Светлану Борисовну на приеме позже, ведь Далла уже полностью была настроена на обратное, говоря себе, что через три месяца она снова будет беременна.
Школа приемных родителей
За те месяцы, покуда ей чувствовалось, что нужно дать организму передышку и выдержать паузу в семейных разговорах, Далла занялась иной деятельностью. Мэтью нужно было усыновлять. Алекс, конечно же, оформила документы неправильно. Впрочем, никто не переживал на сей счет, осознавая, что хода назад не будет. Ли первое время ничего не хотела. Впала в депрессию. Потом, через месяц, способна была только хандрить, горстями все это время принимая таблетки. Перестала ходить на работу. Далла похлопотала и устроила липовый больничный, благо, что подобное сделать проще простого не только за деньги, а чисто по-человечески поговорив с нужным врачом. То, что это стало подсудным делом и что врачи
Джареду пришлось самому ехать в офис, и лично договариваться о том, чтоб Ли отпустили сначала на больничный, потом в отпуск без разбирательств и уж тем паче без увольнения. Далла в это время боролась за их семью, за свое здоровье, за Мэтти, который просто был в панике от того, что Алекс нет, а Ли снова не встает с постели.
В итоге Далла психанула и решила сама поставить точку на всей этой истории. Поговорила с Мэтти лично, забрав его как-то вечером спать к себе в постель, ибо Ли так и спала в детской. Попыталась объяснить то, что Алекс не может иначе, что ей нужно заняться карьерой, что она вышла замуж за человека, которого не может представить семье. Мэтти ничего не понимал из ее объяснений. Он не плакал, не нервничал, словно воспринял новости так, как не о себе, не о его маме, не об их семье. На второй и третий разговор все повторилось, а потом он забылся на время и покуда не увидел Алекс по телевизору, все еще оставался словно в неведении, что мама ушла насовсем.
Конечно, потом были и слезы и мольба свозить его к ней. Правда, только единожды, когда наконец прояснилось в его уме новое знание. Но, к тому моменту и Далла и Джаред уже поговорил с ним на эту тему столько раз, что слов и успокоений у них не осталось, закончились доводы да уговоры. Но и мальчик понимал отчасти, как и все дети, давно подсознательно чувствуя, на сколько мама отдалилась за последние годы, перестав быть на пьедестальном месте. Как человек может оставаться в центре внимания, если его нет на виду? Понятно, что все только и говорили об Алекс, ничуть не принижая важности ее существования в семье, не смотря на отсутствие. Но по факту же не было ее во время его радости от достижений или во время кошмаров по ночам, ее не было во время простуд и болезней, только по большим праздникам – не чаще. Мэтти сам уже отдалился на столько, на сколько было возможным и чувствовал свою зависимость от новых людей, окружающих его двадцать четыре на семь. Он не называл Джареда отцом, но чувствовал приблизительно так же, как чувствовал порывы к Далле, и уже даже к Ли. Вопросы о матери всплывали в сознании, но ответы на них не давались его понимаю и он все никак не мог понять, почему она по прежнему не может приезжать к ним хотя бы по праздникам.
Потому, Далла и взорвалась, когда уже не могла спокойно реагировать на его абсолютно спокойные вопросы, повторяющиеся снова и снова на все лады. Ей нужна была поддержка! И как-то утром, как только Мэтти вышел с Джаредом в спортзал, она прямиком направилась к Ли. Та спала, выронив из руки листок. Конечно, Далла развернула его и прочла:
Бу! – кричит гроза во тьме,
Ветром клонит волю.
Что мне видится в себе
– от себя не скрою.
Тяжко бремя мною быть.
Тяжко быть иною.
Но зато меня любить
Так легко порою!
Я талантлива, умна
И светла душою.
Но несправедливость я
Не стерплю. Завою!
Так завою, что огнём
Всё кругом покрою.
Не спасётся никто в нём,
Умерщвлю, зарою.
Рада бы добрее быть
Только быть собою
– главный смысл, чтобы жить,
Прочее – пустое.
Далла дочитывала с трясущимися руками, кипя негодованием и так распаляясь, что вытащила жену из детской кровати не разбудив:
– Я сожгу эту машинку к чертям, лишь бы ты не вернулась в прежнее положение! – с ходу кричала Далла, пиная детскую кровать, чтоб не выплеснуть это на саму Ли.
– Пожалуйста, тише… – мучилась Ли от яркого света, от громкого тона, от резких телодвижений.
– Сейчас я тебе покажу, что может значить слово «пожалуйста»! – рычала Далла и толкала, упирающуюся Ли под руки, в сторону двери, затем в направлении коридора и ванны. Там, уже насадив и ей и себе кучу синяков, она все же запихнула супругу под душ прямо в сорочке. А включив холодную воду, взялась за шампунь и из бутылки облила им Ли с головы до ног. Та визжала, но сопротивлялась с трудом, ибо в последнее время практически не ела. Далла молчала долго, до боли закусывая губы и пытаясь справиться с Ли и заодно со своим бешенством, но потом, от боли душевной и физической, ибо они дрались не щадя друг друга, закричала:
– Ты не смеешь бросать меня одну в этом дерьме!
– Одну…?
– Мы не ПУСТОЕ! – цитируя стихи, срываясь на хрип, кричала Далла. – Нет! Не-е-ет! Джаред из кожи вон лезет, чтоб поддержать тебя, меня и Мэтти! Но, ты, как и все
– Перестань… – пыталась отплеваться Ли от пены, которая просто была на пол ванны и катастрофически быстро поднималась все вверх и вверх.
– А Мэтти? Ты же так боролась за него? Так старалась влюбить в себя, мечтала сама в него влюбиться… Я не верю, что все это напрасно! Мы нужны ему сейчас, как никогда не будем нужны во всей будущей жизни! И только от нас зависит, озлобится ли он на мир, возненавидит ли себя или Алекс, примет ли удар стоически или сдастся навсегда??? – Далла рычала и пыталась помыть Ли, прекрасно понимая, что делает больно.
– Мы… я… – мычала да мямлила Ли, но Далла взявшись за лейку покрепче просто наставила ее в лицо жене и не убирала, пока Ли не встала в полный рост…
– Так есть в тебе еще силы? – дьявольски захохотала Далла. – Запрыгала как уж на сковородке! Если надо, я тебя не только отмою, любимая, – буквально остервенев, она бросила лейку и скрутив руки Ли, усадила ее обратно в ванну, – я намылю тебе и рожу, если это поможет!
Далла сама не знала на сколько далеко зайдет. Она уже полностью перестала себя контролировать, поддавшись сильным чувствам огорчения и обиды за все потери и боль, случившиеся с ними в последнее время. Она не винила во всех их горестях Ли, но не понимала больше, как та может сдаться и забить на семью. Если бы в драке они не сорвали настенный шкафчик, когда Ли пыталась снова вылезти из ванной, Далла бы не успокоилась до тех пор, покуда не добилась бы своего. Но, когда шкаф рухнул, она словно получив первую пощечину в жизни, отрезвела. Ли по-прежнему двумя ногами стояла в ванной, вся мокрая, растрепанная, в пене, под которой уже не было понятно, на сколько порвана ее одежда, а кровь стекала струйкой в двух местах – на щеке и плече. Если бы Далла знала, на сколько разойдется, обязательно постригла бы ногти. В ее планы не входило обижать любимую так, она хотела только перестать попустительствовать затянувшемуся унынию и безразличию ко всему. Депрессия не смертельна, она не неизлечимая болезнь…
– Ли… – вдруг заревела она, даже не пытаясь снять с ноги больно ударивший ее шкаф, в котором явно побились стеклянные полки. Голень и ступня тоже были разодраны в кровь, но благо просто зажаты да поцарапаны, а не переломлены тяжестью шкафа.
– Прости меня! – зарыдала и Ли. Она кинулась помочь супруге и с того движения все переменилось. Скандал и драка так же неожиданно, как и начались, превратились в прелюдию. Секс не то, чтоб логически вытекал после взрывного негатива в их паре, но имел место быть в истории раз в пятилетку. Далла всегда говорила, что это не уважительно друг к другу, но человеческое создание столь просто устроено, что всегда поддается порыву чувств. И сейчас они, спутав страх потерять друг друга с не отбрасываемым желанием воссоединения вопреки случившемуся, конечно, растворились в бурлящих от нежностей до страсти ласках. Секс принес больше боли, чем удовольствия, но оргазма по очереди они все же достигли. Сначала Далла довела Ли до финиша, прижав ее к стене спиной и энергично без остановки лаская только клитор до тех пор, пока Ли не обмякла. Оргазм был быстрым, бурным и закончился снова слезами. Далле пришлось отвлекать Ли, положив ее руку на свою грудь, и сжав сразу своими и ее пальцами. Она не желала разрядки в буквальном смысле, но знала, что так Ли сразу успокоится, ведь Далла еще никогда не просила этого сама. И, конечно, сей жест был оценен по достоинству – Ли тут же перестала рыдать, а неожиданно взяв все в свои руки, развернула Даллу спиной и прижала грудью к стене. Сдернув с нее домашние штаны, которые теперь тоже были мокрые и в пене, она следом сдернула и трусы. Сжав по очереди ягодицы любимой до очевидной боли, которую сама как эхо ощутила внизу живота горячей волной, она нырнула рукой между до самого клитора. Ли не намеревалась проникать в Даллу, но почувствовав на сколько та мокрая, горячая и приятная, автоматически потянулась в глубь к манящему озеру, перевернувшемуся как из другого измерения, и замеревшему в ожидании ее касаний, чтоб пролиться. Она вошла большим пальцем до упора, одномоментно остальными лаская клитор. И словно нажимая звонок в двери, сообщала о своем визите, пока оргазм не откликнулся на ее звонки. Далла даже не поняла в этот раз, что именно довело ее до острой молнии в сознании и теле, ибо привыкла кончать от воздействия на клитор. Сейчас же, ей показалось, словно, именно большой палец Ли призвал оргазм, вопреки убеждению Даллы, что так – вагинально, она кончать просто не умеет и точка «G» лишь красивое название.
– Я записала вас на собеседование. – сказала Далла через несколько дней за ужином, обращаясь к Ли и Джареду. Ли, конечно, выбралась из постели и пыталась вернуться в нормальный строй. Мэтти, вдохновленный тем, что она перестала «болеть», постоянно был гипер-счастливым! Он радовался всему и словно осознав, что он все же не один, наслаждался бесконечным праздником внимания к себе. Раньше он воспринимал заботы Даллы, участие Джареда и натиск Ли как нечто само-собой разумеющееся, а теперь, когда ему во всевозможных словах объяснили, что мама не вернется, он понял, что и такое бывает. И на фоне поступка Алекс он вдруг по достоинству смог прочувствовать всех остальных.