Кыся 3: Кыся в Америке
Шрифт:
Вот тут я задумался…
Отличных качеств у меня было – пруд пруди! Хоть отбавляй!.. Без липовой скромности я мог бы назвать их десятки. Но тут нужны были только два, к сожалению.
– Ну, что ж… – сказал я, и мне самому это показалось наиболее важным. – Первое: СВОИХ НЕ ЗАКЛАДЫВАЮТ, ЧЕМ БЫ ЭТО ТЕБЕ НИ ГРОЗИЛО!.. И второе: у меня очень высоко развито ощущение ЛЖИ, от кого бы она ни исходила. Тут я просто само совершенство! Этим я владею шикарно!
– Тогда завтра, во время приема, я попрошу тебя не отходить от меня ни на шаг! – быстро проговорил Клинтон, но тут же спохватился: – Хотя первое твое
– Не волнуйтесь, мистер Президент, – сказал я. – Это я еще завтра посмотрю, кто там "СВОИ", а кто и не очень.
И мы разошлись спать. Было ровно три часа ночи.
И снится мне, что я почему-то в… Испании!..
Я про Испанию слышал всего три раза в жизни: от Шуры – тот все мечтал когда-нибудь там побывать; от Фридриха фон Тифенбаха, который показывал мне очень красивый альбом с видами Испании и говорил, что умирать уедет в какую-то Андалузию, где есть город Кордоба, а в этом городе у Фридриха есть небольшая вилла. Купил ее лет двадцать тому назад, да все никак не соберется слетать туда… А еще про Испанию я слышал от Капитана-Александра-Ивановича-Кэп-Мастера. Он там вокруг нее плавал…
Так вот, значит, снится мне, что я в Испании.
И жарко ну просто ужасно! Дышать нечем, лапы вялые, голова в тумане… Бреду узенькими-узенькими кривыми улочками… И все домики белые-белые, и от этого на них очень трудно смотреть, – так все сверкает в глазах от солнца!..
Скрыться от жары и слепящего света можно только лишь в маленьких двориках – Фридрих называл их "патио". Они есть внутри каждого дома: с такими малюсенькими кукольными балкончиками, все в неведомых цветах, красоты невероятной! Но я стесняюсь туда заходить – чужое все-таки.
Иду, прижимаюсь к теневой стороне улочки, заглядываю во все эти дворики-"патио", один другого прекрасней: вымощены разноцветными гладенькими камушками типа осколков разбитых тарелок, – и если бы не жара, если бы можно было еще и дышать, то мне показалось бы, что я в настоящем раю!..
И вдруг в одном дворике, почти пустынном, только по стенам – неяркие ползучие цветы, вижу ШУРУ ПЛОТКИНА!!!
В незнакомой мне пижаме Шура ходит под ручку со странным невысоким бронзовым стариком. Не выкрашенным бронзовой краской, а из настоящей бронзы, металла. Старик – в бронзовой чалме, в бронзовом халате без воротника. Одной бронзовой рукой поддерживает Шуру под локоток, во второй руке – бронзовая книга. Бронза темная, не блестит – старая-старая!
Ходят они вокруг желтовато-серого квадратного каменного пьедестала, на котором стоит жутко неудобное, с моей точки зрения, каменное кресло. А вокруг пьедестала – квадратная клумбочка с коротенькими цветочками…
– Шурик!!! – кричу я. – Шурочка!.. Господи! Да как же ты здесь оказался?!!
Шура удивленно оглядывается, останавливает своего бронзового старика, видит меня и – без особого восторга, но так симпатично, говорит мне:
– Мартынчик!.. Как хорошо, что ты, наконец, отыскался. Познакомься, пожалуйста. Это сеньор Аарон Маймонидес, великий еврейско-испанский ученый, философ и врач.
– Возраст-то явно пенсионный, – говорю.
– Глупенький ты мой Мартынчик, – так ласково говорит мне Шура. – Ему больше пятисот лет!
– Вот никогда не дал бы! – вежливо говорю я. – Как, ты сказал, его зовут?
– Аарон (через два "а") Маймонидес из еврейского квартала Худерия.
– У меня теперь тоже есть один знакомый Собак Арон. Только с одним "а". Тоже из еврейского квартала. Бруклин называется…
– Боже мой, Мартын! Ну как ты можешь сравнивать?!..
– А чего? – говорю. – Тоже вполне приличный старикан.
А этот Маймонидес на меня даже не смотрит. И ни словечка. "Да наплевать мне на его стариковские причуды, – думаю. – Важно, что он Шурика вылечил!.."
Смотрю, старик начинает вскарабкиваться на пьедестал, а Шура его подсаживает. А в старичке весу – как в двух автомобилях. Сплошная же бронза!..
Я давай Шуре помогать. Но старик Маймонидес довольно ловко влез туда к себе в кресло, уселся там и застыл. Будто и не он только что ходил по дворику с Шурой под ручку.
Пока я пялился, как бронзовый Аарон застывал на своем пьедестале, Шура куда-то исчез!
Мечусь по дворику, выскакиваю на кривые Кордобские улочки, опять во дворик заглядываю – нету! Нету моего Шуры Плоткина!..
А жарища – несусветная, дышать нечем, лапы совсем отказываются служить, что-то на меня такое тяжелое наваливается… Неужто это Маймонидес валится на меня с пьедестала?!.. Чувствую – погибаю под этой тяжестью, задыхаюсь, теряю сознание…
А бронзовый Маймонидес сверху шепчет мне в ухо: "Зяма!.. Зямочка!.."
В последнем усилии, в уже угасающем сознании рванулся я было из-под этой дикой бронзовой тяжести
… и проснулся!..
Никакого Аарона Маймонидеса.
Навалился на меня во сне этот засранец Сокс и в сонном состоянии лезет на меня, болван, как на КОШКУ! А я под ним задыхаюсь! Еле-еле из-под него выдрался, врезал ему пару раз по рылу, разбудил таким образом и говорю:
– Ты, половой психопат, маньяк сексуальный, террорист херов! Ты в своем уме?!! Ты чего на меня взгромоздился? Какой я тебе "Зяма"?! Ну-ка, брысь в тот конец комнаты! И чтоб не приближался! А то не посмотрю, что ты Первый Кот Америки, накидаю пиздюлей, как Последнему Коту Сестрорецка! Завтра придет твоя Зяма, вот и будешь на нее напрыгивать… А пока – вали отсюда! Надо же, раздухарился, раздолбай… А я тоже хорош, научил на свою голову!..
Утром у Сокса разбинтовали морду – ничего страшного. Опухоль малость спала, хотя глаз все еще оставался прищуренным, что придавало Соксу выражение постоянной и надменной ироничности, целиком соответствующей его положению.
Во всяком случае, если бы я был Первым Котом Америки – естественно, при условии, что Президентской парой были бы Шура и Рут, – то я ходил бы только с такой мордой!
У меня тоже сняли лангетку с задней левой лапы. Я, слава Богу, перестал нелепо выглядеть – Кот на костыле, – только чуть чуть еще прихрамывал…