Л 4
Шрифт:
— Сергей Викторович, что случилось? Вам у нас настолько не понравилось?
— Ну что вы, Наталья Дмитриевна! У вас прекрасный дом, но… Прошу простить, но я заскочил к вам буквально на минуту. Не мог данное Сергею Васильевичу обещание нарушить. А теперь разрешите откланяться, дела, дела, — и добавил, приглушив чуть-чуть голос, чтобы создать некий ореол таинственности и отсечь всяческие новые вопросы. — На аэродроме ждут. Срочный ночной вылет…
Щёлкнул каблуками, склонил в прощальном поклоне голову и быстрым шагом вышел в прихожую. Пока хозяева пребывают в растерянном состоянии.
На моё счастье в прихожей никого не было, горничная тоже отсутствовала, а моя фуражка так и лежала на том самом месте, куда её с самого начала определили. Поэтому никаких причин для задержки не возникло, и я поспешно, словно провинившийся чем-то мальчишка, выскочил за дверь. Закрыл её за собой, в несколько прыжков сбежал вниз по лестнице и только тогда выдохнул. Уф-ф, всё боялся, что сейчас дверь наверху откроется и мне в очередной раз придётся всякую ерунду придумывать. Не открылась. Это хорошо! И как-то очень грустно… Вот только теперь ни о каком отдыхе и речи быть не может! Придётся действительно ехать на аэродром! Чтобы хотя бы перед собой как-то оправдаться за это вынужденное враньё…
Пошёл вдоль домов, оглянулся на ярко освещённые окна за спиной — на мгновение сожаление о сделанном накатило. Прочь! И я закрутил головой по сторонам, высматривая свободного извозчика…
— Папа, что случилось? Почему Сергей Викторович ушёл? — постучалась и вошла в отцовский кабинет Лиза.
— Просил перед всеми извиниться, сослался на ночной вылет и уехал, — пожал плечами отец.
— Да что же это такое! — сжала кулачки девушка. — Разве так можно поступать?
— Лиза, успокойся! — остудил порыв дочери отец. — Не думал, что придётся тебе объяснять настолько простые вещи. Или вы все так обрадовались перемирию с Германией, что совсем забыли о Турции с Австро-Венгрией? Война ещё не окончена… Сергей Викторович офицер, и он всё время находится на службе. И ещё одно, не менее важное уточнение. Ты должна понять, что это очень, очень непростой человек и некоторых вещей, вполне привычных твоему кругу общения, он может просто не принять. Не относись к нему так, как ты привыкла относиться к своим друзьям, к своему окружению.
— Но… — дочь перевела вопросительный взгляд на мать. — Мама?
— Да, дочь. Отец прав. Пусть ты и считаешь себя очень взрослой, но подобным вещам в вашем институте не учат. Хотя, думаю, тут тоже не всё так однозначно, имеются на этот счёт у меня кое-какие догадки. Но об этом мы с тобой лучше после приёма наедине (Надежда Дмитриевна ласково улыбнулась мужу) поговорим. Хорошо? А сейчас пойдём к нашим гостям…
Цокают в темноте подковы, тихо и вкусно поскрипывает на мощёной мостовой пролётка… Под эти размеренные звуки очень хорошо думается. Недавние события в квартире Остроумова предпочёл задвинуть в самый дальний уголок сознания. Позже к ним вернусь, попробую разобраться, что это меня так там зацепило. Неужели… Стоп, достаточно. Решил же, что позже со всем этим разберусь. А пока стоит ещё раз вернуться мыслями
И я принялся подробно вспоминать все оттенки и детали разговора с Марией Фёдоровной в присутствии Джунковского…
— Как по-вашему, сам ли господин Ульянов настоял на решении убыть во Францию? Не обратили внимание, может быть Батюшин этому его решению каким-либо образом поспособствовал?
— Однозначно, сам. Николай Степанович был против подобного решения!
— Хорошо, — Мария Фёдоровна взяла со столика чашку, аккуратно сделал малюсенький глоточек чая и поморщилась. — Остыл…
Позвонила, приказала явившейся прислуге убрать остывший и приготовить свежий напиток. Нам не предложила, потому как мы с Владимиром Фёдоровичем с самого начала разговора отказались от этого удовольствия. Подождала, пока мы вновь останемся одни и продолжила:
— Дело в том, что в Париже сейчас находится Троцкий… Вы мне о нём рассказывали… И буквально на днях, как меня уверяет Владимир Фёдорович, в швейцарской деревушке Циммервальд должна была состояться международная конференция левых социалистов. Вряд ли оба этих… Господина… — Мария Фёдоровна поморщилась. — Проигнорировали бы подобное мероприятие. Потому и вызывает вопросы столь поспешный отъезд Владимира Ильича в Париж… Что вы об этом думаете?
А то я помню! Да я даже не слышал никогда об этой конференции! Не тому я после школы учился… Но говорить что-то подобное не стал, не враг же я сам себе. А вопрос задан, придётся что-то отвечать. А что? И я перевёл взгляд на Джунковского. Выручай!
— Полагаю, из Парижа ему будет легче добраться до Швейцарии, чем из той же Германии. И значительно быстрее. Так что с этой позиции действия господина Ульянова выглядят вполне логичными, — прервал подзатянувшуюся паузу Владимир Фёдорович, пришёл мне на помощь. — Если, конечно, после известных событий в самой Германии эта конференция для господ социалистов всё ещё актуальна.
— Полагаете? — Мария Фёдоровна, всё это время не сводившая с меня глаз, наконец-то нашла себе новый объект пристального внимания. — Или уверены?
— Полной уверенности Вам никто не даст, Ваше Императорское Величество, — почтительно склонил голову Джунковский…
И уже под самый конец разговора вдовствующая императрица тяжело вздохнула:
— Германия, Франция… Кто на очереди? Мы или англичане? А, Сергей Викторович?
— Кто кого переиграет, Ваше Импера…
— Оставьте эти церемонии. Говорите, как думаете. Или знаете?
— Уже не знаю, Мария Фёдоровна, уже не знаю, — с сожалением развёл руки в стороны. — А хотелось бы знать. Но лучше бы англичане…
— Англичане… Королева Виктория в своё время всё никак не могла Александру Второму своей отставки простить, оттого Россию и недолюбливала. Опять же Крымскую войну можно вспомнить… Нет, лучше бы не мы…
На подъезде к Петрограду Владимир Фёдорович, молчавший всю дорогу и о чём-то напряжённо раздумывающий, вдруг встрепенулся и сказал, словно продолжил наш с ним утренний разговор:
— Да, Сергей Викторович, охрану вашу мы отозвали, так что вы и не могли их сегодня видеть. Полагаю, отныне в ней особой необходимости нет.