Л. Н. Толстой в последний год его жизни
Шрифт:
Внезапно Лев Николаевич встал и пошел ко мне: его партнера вызвали зачем-то вниз. Я хоть и поспешил отодвинуть рисунок, но он увидал его; наклонился и усмехнулся, заглянув в него. Пока там изображен был лишь Мешков (или его подобие) с своей кудлатой головой.
Ушел я домой перед чаем, в девять часов. Действительно, была светлая, прекрасная лунная ночь.
К нам в Телятинки приезжал Лев Николаевич в сопровождении Душана. Не слезая с лошади, он поговорил со всеми нами, высыпавшими на двор, и уехал обратно.
Белинькому сказал, что он будет хлопотать через графа Олсуфьева о Молочникове [101] , которого только что арестовали в Новгороде и в
Отнес Льву Николаевичу книжку «Освобождение от грехов — в самоотречении» и написанное по его поручению письмо. Дал мне Лев Николаевич еще письмо для ответа — изложение какой-то особенной философской теории; но, прочитав это письмо, я подумал, что едва ли нужно отвечать на него (такая путаница в голове у этого философа), и Лев Николаевич думал так же.
101
В. Молочников, отсидевший год в тюрьме за распространение запрещенных сочинений Толстого, в марте 1910 г. был вновь арестован. Толстой в письме к Д. А. Олсуфьеву от 14 марта просил его содействовать исполнению просьбы Молочникова выпустить его до суда на свободу с тем, чтобы устроить «дела своей семьи» (т. 81, с. 148)
Получил письмо от В. В. Битнера из Петербурга о его согласии печатать мою книгу. Говорил Льву Николаевичу, и он был рад за мою работу [102] .
— Нужно бы мне ее всю просмотреть еще: там было слишком методическое разделение грехов… Да я надеюсь на вашу чуткость!..
П. А. Сергеенко прислал Льву Николаевичу мысли писателя Лескова о религии, о жизни. В них много общего со взглядами Льва Николаевича [103] .
102
См. прим. 2 к гл. «Март».
103
П. А. Сергеенко прислал тетрадь с афоризмами и суждениями Лескова, но, как оказалось, большая часть текстов, включенных в нее, принадлежала Толстому. «Лесков, — свидетельствовал П. Сергеенко, — только собрал и сгруппировал их вместе, пользуясь записями из бесед, писем и дневников Толстого» («Из передуманного Л. Н. Толстым и Н. С. Лесковым (посмертная рукопись Н. С. Лескова)» — «Пробуждение», 1915, № 22–24)
Льва Николаевича мысли эти очень трогают.
— Слушайте! — сказал он, придя с листами лесковских мыслей в «ремингтонную», где, кроме меня, была также Татьяна Львовна.
— «Лучше ничего не делать, чем делать ничего». «Если бы Христос жил в наше время и отпечатал евангелие, дамы попросили бы у него автограф, и тем все дело окончилось бы».
Лев Николаевич прочел еще одну мысль и внезапно повернулся и ушел. Оказывается — заплакал.
— У него всегда глаза на мокром месте, — пошутила Татьяна Львовна. — Его и маленького звали «Лёва-рёва». Я тоже вся в него в этом отношении…
Через минуту Лев Николаевич опять вошел, все с теми же мыслями в руках.
— «Из Христа не сделали бы религии, если бы не выдумка воскресения, а главный выдумщик — Павел», — прочел он. — Ведь это как верно и как глубоко!..
Лескова он читал снова в зале домашним и находящимся в Ясной Поляне брату (Александру Александровичу) и сестре (Софье Александровне, фрейлине двора) Стаховичам. Припомнили, что в духовном отношении Лев Николаевич имел на самого Лескова большое влияние.
— Лесков сам говорил, — рассказывала Татьяна Львовна, — что он шел со свечой и впереди увидел человека, несущего факел, и он присоединился к нему и пошел с ним вместе. И этим человеком с факелом он считал Толстого.
Получен журнал «Жизнь для всех» со статьей Буланже и с предисловием к ней Льва Николаевича [104] . Лев Николаевич беспокоился, как бы редактор не поплатился за резкие суждения в предисловии о церкви.
104
См.
— Журнал тем и хорош, — говорил, однако, после Лев Николаевич, — что, как и говорил мне Поссе, он из печатаемых статей не выпускает ни одного слова.
Получил Лев Николаевич еще письмо от новгородского слесаря В. А. Молочникова из тюрьмы. Молочников — человек семейный, своим трудом содержащий семью, и Лев Николаевич ему очень сочувствует.
— Это нам с вами хорошо сидеть в тюрьме, — говорил он мне, — вы человек не семейный, а я уже отстал от этого…
Дал мне для ответа два письма. Одно от того самого революционера из Сибири, первое письмо которого Лев Николаевич читал еще давно, в январе, вслух, в большом обществе, в присутствии Андрея Львовича, Сергеенко и др.
Революционер писал все в таком же непримиримом духе против учения о любви, о непротивлении.
Этот, по — видимому, из глухих, из тех, которые не хотят слышать, — сказал мне Лев Николаевич, — но мне бы хотелось ответить ему. Прочтите и, может быть, вы напишете ему [105] .
105
Речь идет о письме С. И. Мунтьянова от 23 февраля 1910, в котором он вновь полемизировал с Толстым и отстаивал путь активной борьбы с господствующими классами ради улучшения положения народа. Ему ответил Толстой, т. 81, письмо № 217.
Разбирая дальше корреспонденцию, он наткнулся и на одно «обратительное» письмо.
— Удивительно! — произнес он. — Я всегда это замечал; если человек твердо верит, то он никогда никого не обращает; а если вера нетверда, колеблющаяся, то такому человеку обязательно нужно всех обращать в свою веру. Так вот и Александра Андреевна Толстая (переписка которой с Львом Николаевичем недавно читалась в Ясной).
Пришедший со мной из Телятинок милый парень Федор Перевозников, приехавший из Крёкшина, в прихожей, где все мы одевались (Лев Николаевич, — чтобы ехать на прогулку), сообщил Льву Николаевичу, что В. Г. Чертков собирается на лето поселиться в Серпухове, на границе Московской и Тульской губернии. В Тульскую губернию ему въезд запрещен [106] .
106
В марте 1909 года Чертков постановлением департамента полиции был выслан из Тульской губернии, так как его проживание там было сочтено «опасным для общественной тишины и спокойствия»
— Чтобы мне ближе было ездить? — засмеялся Лев Николаевич.
— Да почему же вы смеетесь?
— Да мне смешно, что вот в Серпухове может жить человек, а ближе не может. И все потому, что кто-то вздумал провести воображаемую границу и установить губернию. Как это глупо!..
Узнал от Льва Николаевича, что у H. Н. Гусева в ссылке был обыск. Нашли статьи Толстого, грозит привлечение к ответственности и новая кара [107] . Молочников прислал новое письмо из тюрьмы: «унывает», как передавал Лев Николаевич, из-за семьи, конечно. Мешков и Стаховичи уехали. Горбунов прислал корректуры первых пяти книжек мыслей, причем сам обещает приехать послезавтра вместе с Арвидом Ернефельтом, финским писателем. Ернефельт, вместе с сыном и дочерью, жить будет не в Ясной Поляне, а у нас в Телятинках. Мы ждем его уже со вчерашнего дня.
107
Секретарь Толстого H. Н. Гусев постановлением министра внутренних дел от 15 июля 1909 года был выслан на два года в Пермскую губ. под гласный надзор полиции «за революционную пропаганду и распространение недозволенных к обращению литературных произведений». В письме от 9 марта 1910 г. Гусев сообщал, что в связи с тем, что у одного ссыльного найдены запрещенные сочинения Толстого, ему вновь грозит привлечение к судебной ответственности.