Л. Н. Толстой в последний год его жизни
Шрифт:
Прошли в зал, где царило общее оживление. Уселись за чайный стол.
После чая Лев Николаевич прочел мои письма и все советовал одно из них не посылать из-за того, что там говорилось о преступности службы в войске. Он боялся: вскроют письмо — и я должен буду «отвечать» за свои суждения. Внушал ему подозрения и корреспондент, которому я отвечал.
— Молитесь, чтобы я написал пьесу, — сказал нам Лев Николаевич на прощанье.
Когда я приехал, Лев Николаевич уже уезжал верхом кататься.
В доме познакомился с приехавшим из Москвы философом Ф. А. Стаховым, очень много мыслей которого Лев Николаевич включил в «Круг чтения» и о книге которого «Искание истины» он недавно
Лев Николаевич вернулся с прогулки, переменил сырые носки на чистые и, не надевая сапог, а неся их в руке, явился в зал, где пили чай. Расставив руки, он шутя сделал легкий поклон и присел за стол.
Ему подали полученную на его имя телеграмму: студент Петербургского лесного института просит «поддержать его телеграфно», пока он найдет урок.
— Новый прием, — заметил Сухотин.
Стахович сосчитал, что студенту телеграмма стоила около полутора рублей. Он взял ее у Льва Николаевича, чтобы навести в Петербурге справки о студенте и, может быть, помочь ему.
В Телятинки приезжал Лев Николаевич.
— А я стараюсь, — улыбнулся он, здороваясь и намекая на пьесу.
Сказал, что торопится домой, так как нужно проститься с Масариком, который уезжает сегодня.
Однако сошел с лошади и поговорил о чем-то, видимо касающемся пьесы, наедине с Машей Кузевич.
— Это секрет! — предупреждал он ее и нас.
Шел дождь, и Льва Николаевича вымочило и на пути к нам и на обратном пути.
Белннький привез мне два письма для ответа. Одно, очень интересное, от того самого ссыльного революционера из Сибири, который писал Льву Николаевичу в таком непримиримом духе и которому писал недавно я (моего письма он не получил еще). Теперь он пишет, что стоит на распутье: письма Толстого, видимо, заставили его призадуматься; особенно же повлияла на него книжка В. Г. Черткова «Наша революция» [122] , посланная ему Львом Николаевичем. «Как прочел ее, так и осекся», — пишет он. Он не может допустить только существования бога, «какого-то чучела». На конверте стояла надпись Льва Николаевича, чтобы я написал ему «о боге».
122
Письмо С. Н. Мунтьянова от 9 марта с откликом на брошюру В. Черткова «Наша революция. С послесловием Л. Н. Толстого» (М., 1907). Ему ответил 1 апреля Булгаков. («Список писем…», т. 81, № 271). См. прим. 21 к гл. «Январь».
Белинький передал, что Лев Николаевич снова решил возобновить сделанные мною заглавия отделов в книжках мыслей: ему понравилось распределение мыслей в книжке о ложной науке.
Эта книжка была разбита мною на такие отделы:
1. В чем состоит суеверие ложной науки? 2. Ложная наука служит оправданием нынешнего устройства общественной жизни. 3. Вредные последствия обмана ложной науки. 4. Количество предметов для изучения бесчисленно, а познавательные способности человека ограничены. 5. Из бесчисленного множества знаний человек должен стремиться лишь к усвоению особенно нужных и важных для своей жизни. 6. В чем состоит сущность и назначение истинной науки? 7. О чтении книг. 8. О самостоятельном мышлении.
Привез также Белинький третью книжку «Русского богатства» за этот год, со статьей Короленко о смертных казнях («Бытовое явление», часть первая). Лев Николаевич плакал, читая ее, и написал автору о своих впечатлениях. Здесь мы читали ее вслух [123] .
Апрель
Отвез в Ясную свои ответы на письма, данные Львом Николаевичем. Он сделал по поводу их кое — какие замечания (например, одно нашел «слишком откровенным» и побоялся, как бы оно не обидело получателя [124] ), но все-таки просил оба послать.
123
Толстой в письме от 27 марта писал Короленко: «Не нахожу слов, чтобы выразить вам мою благодарность и любовь за эту и по выражению, и по мысли, и главное по чувству — превосходную статью. Ее надо перепечатать и распространять в миллионах экземплярах» (т. 81, с. 187).
124
Речь идет о письме В. Анохину, просившему денег на приобретение книг о гипнотизме, на котором Толстой написал: «Л. Н. просит сказать, что гипнотизм обман и глупость, а писать такие письма, как ваше, стыдно» (т. 81, с. 293).
Подтвердил, что возобновляет заглавия в книжках мыслей, которые велит напечатать мелким шрифтом.
Говорил, что сегодня письма, полученные им, очень интересны.
— Например, один солдат слышал, что если женщину приговаривают к смертной казни, то она может спастись тем, что выйдет замуж за солдата. Так вот он, как солдат, предлагает себя и хочет жениться на одной из таких женщин. Я ответил, что такой женщины не могу ему указать…
— Я слышал, что вы сейчас много работаете? — спросил я Льва Николаевича, имея в виду пьесу для Телятинок, которой он, как говорят, очень увлекается.
— Да, работаю, у меня есть кое-что в замысле, — отвечал Лев Николаевич, — да сил нет!..
Душан говорил, что Лев Николаевич чувствует себя «лучше, чем вчера». Но это «лучше, чем вчера», — понятие такое относительное. Вообще же говоря, по- моему, Лев Николаевич все время, все те два — три месяца, что я вижу его, находится далеко не в блестящем состоянии здоровья: почти все время недомогает, прихварывает и, хотя обычно скоро поправляется, но часто бывает очень слаб. Некоторые, как, например, обитатели Телятинок, редко видящие Льва Николаевича, обычно, встретив его, находят, что он еще больше постарел.
Лев Николаевич опять очень слаб, не гулял и не работал.
— Невыразимо слаб, не могу вам сказать, как слаб! — сказал он мне.
— Сейчас дело Владимира Григорьевича (Черткова) решается в Петербурге, — сказал я Льву Николаевичу, — приехал из Крёкшина Федя Перевозников и сказал об этом [125] .
— Ах вот это приятно! — проговорил Лев Николаевич и добавил: — Уж очень это (ссылка, конечно) глупо!..
125
В Петербурге решался вопрос о предоставлении Черткову права проживания в Тульской губ. См. прим. 23 к гл. «Март»
Он при мне оделся и не более чем на полчаса вышел погулять, так как день был прекрасный.
Вернувшись, зашел в комнату Душана справиться о каком-то молодом человеке, бывшем у него сегодня утром и не принятом им по нездоровью.
Он у меня на совести, — · говорил Лев Николаевич.
По словам Душана, это был обычный «проситель». И Душан удовлетворил его.
Лев Николаевич поднялся наверх. Просил принести, распределив содержание дней по новому плану, корректуру октябрьского выпуска «На каждый день». Только что полученную мною от Черткова корректуру февраля просил не присылать ему для нового просмотра, а прямо печатать (об этом справлялся Чертков). Сказал, что выбранные мною из Достоевского мысли не пригодятся ему для сборника «На каждый день», но что они ему интересны. Нужно принести.