Лабиринт Мёнина
Шрифт:
Конечно, если бы речь шла о спасении кого-нибудь из моих друзей, я бы не колебался ни мгновения. Была бы ставкой, скажем, жизнь того же Джуффина, я и меч бы отдал, не раздумывая, да еще и в море бы прыгнул прямо из корзины летающего пузыря, если бы такая дикая выходка входила в условия контракта! Правда, я решительно не мог вообразить ситуацию, в которой мне пришлось бы спасать жизнь Джуффина. Он из породы людей, которые просто не могут нуждаться в чужой помощи; разве что по мелочам — за газетой сбегать, годовой отчет за него дописать…
Я покосился на Магистра Нуфлина. Он неподвижно сидел в своем кресле. Глаза прикрыты, дыхание ровное и поверхностное, как у спящего.
Я утер вспотевший лоб и обреченно вздохнул: выбора, кажется, не было. Вообще-то, с точки зрения нормального человека, я — совершенно безнравственный тип. Откровенно говоря, я никогда не испытывал какого-то особого отвращения к предателям, поскольку прекрасно понимал: все дело в том, что одни люди живут всерьез, а другие играют в увлекательную игру под названием «жизнь», на ходу изобретая и меняя правила. И первые придумали кучу нелестных слов для определения действий вторых, как правило, неудобных и опасных для окружающих, — только и всего! Я уверен, что и сам вполне мог бы не раз заработать почетное звание предателя (по крайней мере, потенциального) — если бы комиссии добропорядочных граждан, считающих своей священной обязанностью судить всех, кто под руку подвернется, довелось как следует покопаться в моей голове.
Но в данном случае о предательстве и речи не шло. Невозможно предать человека, с которым тебя ничего не связывает. Если я отдам Нуфлина, это будет всего лишь выгодная сделка с собственной трусостью, сопровождаемая низким верноподданническим поклоном в адрес алчности и расчетливости, — так я себе это представлял. Мне светила не бездонная пропасть, а всего лишь приятное непродолжительное путешествие в сточную канаву.
Именно это мне и не нравилось. Низвержение в пропасть хоть на каком-то этапе худо-бедно похоже на полет, зато падение в канаву совершенно безопасно. Но уж дерьма наглотаешься на всю жизнь… и, чего доброго, привыкнешь к его вкусу!
«Что ж, — обреченно подумал я, — очевидно, никто не выбирает, ради кого или чего следует приносить жертвы. Нужно быть редким счастливчиком, чтобы пожертвовать собой во имя того, что тебе действительно дорого, а не ради чужого дяди. Очевидно, не такой уж я счастливчик. Впрочем, от меня и не требуется умирать. Всего лишь расстаться с могущественным талисманом — одним из многих талисманов, правда, дружок? Меч Короля Мёнина — высокая плата, что и говорить. Но не слишком высокая».
«Что ж, у нас будет только одно затруднение, сугубо технического свойства, — сказал я Магистру Хонне. — Вы в курсе, что этот меч оказался в моей груди по воле Тени Короля Мёнина? Сам я его туда не совал. И, как следствие, понятия не имею, каким образом его оттуда извлечь».
«Следует понимать, ты согласен?»
«Разумеется я согласен, — подтвердил я. — Не могу похвастаться, что испытываю некое особое воодушевление, но… Одним словом, я согласен — если вы действительно сможете извлечь эту таинственную железяку из моего тела, оставив меня в живых».
«Да не суетись ты, ничего с тобой не случится. А уж каким образом я возьму меч — это мое дело. Если бы я не был уверен, что смогу им завладеть, я бы и разговора не заводил. Главное, чтобы ты не сопротивлялся. Надеюсь, твое согласие — это не только пустые слова?»
«Конечно нет, — удивленно отозвался я. — Хорош
«Вот и славно, — заключил он. — Тогда до вечера».
Я хотел спросить его, что означает это «до вечера»? Как будет выглядеть наша встреча, что именно придется мне пережить? Иногда пациенту хочется заранее знать подробности предстоящей операции: это почему-то успокаивает. Но Магистр Хонна уже исчез из моего сознания. У меня не было сил снова устанавливать с ним связь, так что я решил махнуть на все рукой: пусть идет как идет!
— Я с ним договорился, — сообщил я Нуфлину. — Так что все будет в порядке, если только… Вы, случайно, не в курсе: Магистру Хонне можно доверять?
— Вообще-то доверять нельзя никому. Но… — он на мгновение замялся, суеверно опасаясь произнести вслух имя своего противника, и наконец выкрутился: — Человек, о котором идет речь, никогда прежде не нарушал своего слова. В Ордене Потаенной Травы бытовало мнение, что ложь разрушительно сказывается на магической силе. А вот, дескать, если всегда говорить правду, со временем твои слова могут приобрести силу колдовских заклинаний. Не знаю, не знаю! Сам я никогда не верил в эту теорию… Погоди, мальчик, так ты сказал: вы договорились? Трудно поверить! Чем ты его приворожил?
— Да ничем я его не приворожил. Я купил у него вашу жизнь. Обменял ее на… На одну полезную в хозяйстве вещицу. Вот и все. Думаю, мы с вами все-таки доберемся до этой грешной Харумбы. Иначе быть не может: мы же видели китов, правда?
— Обменял, говоришь? — почти возмущенно переспросил Нуфлин. — Ну и дела! Хотел бы я знать, чего стоит моя голова? Что он за нее потребовал?
— Можете быть спокойны: ваша голова стоит очень дорого, — буркнул я. — Дороже вообразить невозможно.
Я отвернулся и умолк. Настроение мое стало совсем уж поганым — до меня только теперь дошло: без меча Короля Мёнина я буду совершенно беззащитен, если Нуфлин решится повторить свой фокус с ловушкой. Эта проклятая стена из белого кирпича по-прежнему маячила на периферии моего сознания, так что у старика были отличные шансы все-таки заполучить мое тело. Рассчитывать на его благодарность особо не приходилось: люди, которые борются за свою жизнь, быстро перестают придавать значение таким глупостям!
— Кажется, я догадываюсь, что за полезную в хозяйстве вещицу потребовал у тебя мой враг, — задумчиво сказал Нуфлин. — Чего я действительно не понимаю: почему ты согласился на такой обмен? Ты не похож ни на великодушного человека, ни на безумца, мальчик. Тем не менее…
— А вот так! — я пожал плечами. — Согласился потому, что иначе не получалось, вот и все. Все остальные решения были бы неправильными.
— Именно неправильными? — Нуфлин изумленно поднял брови. — Я не понимаю тебя. Объясни.
— А тут и объяснять нечего, — неохотно сказал я. — Когда я представил себе, что могу отдать вас Хонне и спокойно вернуться в Ехо — а он сразу сказал, что ничего не имеет против такого решения! — меня начало тошнить, только и всего… Извините, сэр, вы не будете возражать, если я еще немного посплю?
— Да, конечно, — вздохнул он. — Я не буду тебя беспокоить.
Вообще-то я просто хотел немного помолчать, но сам не заметил, как действительно задремал. Удивительно, что мне это удалось: нервы дрожали, как натянутые струны в предвкушении предстоящего веселья. Но сон проявил ангельское великодушие: он пришел ко мне, не спрашивая, готов ли я его принять, и принес в подарок несколько часов удивительной, блаженной тишины.