Лабиринт судьбы

Красовская Юлия Владимирована

— Нет уж, не торопись на этот раз! Лежи и не двигайся! — строго сказал Федор Иванович. — А то, я гляжу, уже и встать готов, уже одеяло сбросил.

— Но я… — начал было Саша.

— И не думай даже! А то в самом деле отправлю, — и, помолчав, Постников добавил: — Ну, ладно, я тебе костыли приспособлю, ты погоди… Я зайду завтра.

И верно, на следующий день Федор Иванович снова пришел навестить Сашу, а заодно принес папку с бумагой и карандаши, чем очень его порадовал. Стараясь как-то развлечь Сашу, Постников рассказал о новостях прошедшего дня. Саша жадно слушал

рассказ Федора Ивановича о том, что Иван Акимович привез новую партию штукатурки, что реставраторам удалось полностью закончить две иконы, что во второй половине дня собирался уже пойти дождь, грозя сорвать внешние работы, но так и не пошел.

Саше и в самом деле повезло. Высота действительно была небольшая, к тому же, падая, он затормозил о деревянные перекладины, которые снизили скорость падения и, как могли, смягчили удар.

Находясь в доме Лукерьи, Саше удалось подружиться с этой странной и такой непонятной ему женщиной. Вставала она очень рано, когда еще было темно. Стоя в углу перед образами, долго читала молитвы. После простого завтрака, состоящего в основном из хлеба и каши, брала большую плетеную корзину и уходила в лес собирать травы, которые она потом связывала пучками и сушила возле печки.

Как-то, когда Лукерья снимала с веревки уже высушенную траву, чтобы ей на смену повесить свежие пучки, Саша спросил ее, для чего она это делает. Ведь медицина шагнула очень далеко и уже давно может обходиться без таких допотопных способов лечения.

— Эх, милый мой, — усмехнулась Лукерья, — эта наука ваша в городе далеко шагнула, а до нас, видно, не скоро еще дошагает… К нам-то доктора когда доедут — неизвестно, а травы всегда под рукой. От всех хворей, от всех болезней помогут… Вот смотри-ка, — она открыла корзину, — вот эта травка от жара, я тебе ее давала, эта вот — от простуды, вот эта — от головной боли, эта — от зубной…

Так перечисляла она ему назначение трав, бережно перекладывая душистые пучки.

— Эх, все-таки темный ты человек, Лукерья… — вздохнул Саша.

— И вовсе не темный, а грамотный, — обиделась та. — Того, что я понимаю, редкий человек знает.

— Да зачем это знать, когда медицина…

— Ну что медицина? — прервала она тираду юноши. — Медицина — оно, конечно, хорошо… Даст тебе доктор таблетку, ты ее съешь и вроде как выздоровеешь. А что там в эту таблетку положили, из чего она сделана и что от нее будет потом — это, милый мой, еще неизвестно.

И ответь-ка ты мне, темной женщине: а как же раньше люди жили, когда не было этих ваших таблеток? Как лечились? Молчишь? Не знаешь, значит… А я тебе скажу: травами люди всегда спасались, травами! Докторов-то мало, на всех, видишь, не хватает. А лесов и лугов много. Кто-то, как я, травы соберет, высушит и людей лечить будет. Потому травы — природный продукт, натуральный, через века проверенный.

Лукерья разошлась и уже не могла остановиться:

— Вот, допустим, в прошлом году мужики из поселка поплыли за рыбой, да что-то с сетью у них там неладно случилось или еще с чем. Только один возьми да и прыгни в воду. А вода-то холодная… Ну, понятное дело, застудился человек. Горячка была. Так бы

и помер, если бы не я. Помог Господь, направил меня, вот я его и выходила. Отварами отпоила…

Да что мужик этот, ты сам-то когда покалечился, так тебя твои-то, грамотные, лечить не стали, ко мне принесли. Без меня еще неизвестно, чего бы и было, Большая земля далеко… — вздохнув, закончила она.

Повздыхав еще немного, Лукерья принялась снова за свое занятие.

…Однажды, когда потихоньку стали смолкать дневные звуки, уступая место вечерней тишине, Саша сидел на кровати и наблюдал за тем, как сумерки медленно подкрадывались к дому. Было немного грустно, как это иногда бывает под вечер. Ноющая боль в ноге не особенно досаждала, однако ему хотелось чем-то себя занять, чтобы немного отвлечься. Саша подложил себе под спину подушку, уселся поудобнее и стал думать о Вере. Интересно, получила ли она его письмо? В сотый раз задавал он этот вопрос, но ответа так и не получал.

В избе был полумрак, Лукерья не любила включать свет, предпочитая свечу маленькой электрической лампочке, дающей к тому же тусклый, еле заметный свет.

Лукерья сидела у стены на лавке и сматывала в клубок пряжу.

Время было неподходящее, чтобы ложиться спать, но и делать было особенно нечего. Саша еще днем закончил рисунок, а начинать новый сегодня было уже поздно.

— Скажи, Лукерья, а ты что, родилась в этих местах? — спросил Саша, желая хоть как-то скрасить ожидание ночи.

— Нет, я из другого места.

— А почему тогда здесь живешь? — продолжал он допытываться.

— Так уж вышло.

Лукерья отвечала неохотно, но Саша будто не замечал этого.

— А давно ты здесь поселилась? — не унимался он.

Лукерья задумалась, словно подсчитывала, и немного погодя ответила:

— Да лет тридцать, наверное…

— А как же ты сюда попала тогда? Откуда?

— Откуда? Да все оттуда… — вздохнула Лукерья. — Муж у меня здесь.

— А где он работает? — Саша удивился. — Что-то я о нем не слышал.

— Он уже нигде не работает… В земле лежит.

Лукерья отложила пряжу.

— Умер?

— Да, умер… В лагере он был…

— Здесь? — оторопел Саша. — Враг народа, значит?

На глаза Лукерьи навернулись слезы, она вытерла их рукой и на некоторое время замолчала. Саша тоже молчал.

— Враг? Нет, не враг он был, — немного успокоившись, сказала она. — Арестовали, судили как врага народа, но он не враг. После смерти, это лет десять назад, бумажка пришла. Оправдали его, значит. Ошибка, понимаешь, вышла.

— Реабилитировали? — догадался Саша.

— Ну да…

— А ты?

— А что я? Когда его сюда сослали, я за ним поехала. Сама-то я из-под Воронежа, село наше там… Там и родители мои родились. Хорошее село… Вот сейчас закрою глаза — улицу свою вижу, дом… Иван к нам приехал из Москвы по распределению после института. Ну, девки, конечно, приметили… Холостой, красивый, из Москвы к тому же. Бегали многие за ним… А он ко мне… Так и познакомились. Потом поженились, а уже после свадьбы он меня в город забрал. Только мы там и года не прожили, как его арестовали…