Лабиринт
Шрифт:
Вика вышла из кухни, торопливо написала записку родителям и прислонила к китайской вазе в гостиной, чтобы бросилась в глаза: «Уехала с учительницей подыскивать место для классного похода в зимние каникулы. Могу переночевать в деревне. Не беспокойтесь, все о’кей. Ваша любящая дочь, Вика».
С какой учительницей и куда она поехала, Вика умышленно не сообщала, она была достойной ученицей отца.
— Ну и что здесь делает эта идиотка? — спросила Вика у Дикаря, оглядываясь и беззастенчиво рассматривая убранство бункера. — До чего же низко ты упал,
— Заткнись, шлюха! — Дикарь размахнулся и тяжёлой рукой отвесил оплеуху своей недавней возлюбленной.
Вика не успела отстраниться, удар пришелся по скуле.
— Козел! — прижала она ладонь к пылающей щеке. — Козел рогатый…
— Еще раз повтори, — потребовал Дикарь, наступая на Вику. — Ну!
Вика, насупившись, молчала. Дикарь схватил ее за шиворот, подтащил к Сонечке, взревел:
— А ну, улыбнись моей подруге!
Вика, скривив губы, нехотя ухмыльнулась.
— Шире! Шире! — завопил Дикарь. — Покажи зубки!
Вика оскалилась, растянув губы, но в глазах ее блеснула и затаилась злоба. Она поняла, что попала в ловушку, и теперь, в момент приступа бешенства, воспротивиться Дикарю с ее стороны было бы просто безумием. Вика еще не забыла, какие дикие казни учинял Дикарь в порыве не знающего границ гнева тем, кто осмеливался не подчиниться ему, заявить о своем «я». Однажды он обрил голову девчонке, неудачно возразившей ему в споре, голым выставил на улицу пацана, не выдержавшего оскорблений и выпалившего: «Сам козел!», да и мало ли еще придумывал Дикарь истязаний и телесных, и душевных. Вика знала, что она должна стерпеть, выиграть время, дождаться минуты, когда сможет увернуться от Дикаря, а потом и отомстить, во что бы то ни стало отомстить…
Дикарь обнял сгорбившуюся и дрожащую у стены Сонечку, притянул ее к себе и жадно припал к ее губам. Сонечка подалась к Дикарю, всем телом прильнула к нему, затихла в его объятиях. Дикарь расплачивался с Викой за Рембо.
Обидно было не то, что он изменял ей с другой девчонкой, а то, что этой девчонкой оказалась даже не умная и красивая Чижиха, а никчемная и забитая Чумиза, которую она столько лет топтала…
— На колени перед моей девушкой! — казалось, совсем сошел с колес Дикарь. — На колени! И поцелуешь ей задницу!
Дикарь подтащил потрясенную и онемевшую Сонечку к Вике, нагнул ее и стащил трусики, оголив заднее место, как это делают матери с малышами, которых спешат посадить на горшок. Сунул Вику головой к Сонечкиному заду, приказал:
— Целуй! И знай, что ты уже не королева! Придется и тебе полизать другим задницу, понюхать чужое дерьмо!
— Ты что, открываешь парфюмерную фабрику? — вваливаясь в комнату вместе с Ариной, невесело пошутил Лында, которому, единственному из всех, позволялось вольничать в присутствии Дикаря. — Битый час колотился с замком, пора и согреться.
Лында вытащил из большой спортивной сумки бутылки с водкой, вином и пивом, позвал всех к столу:
— Зальем, потом будем обнюхиваться!
Дикарь натянул Сонечке
— Согреемся, подруга?
Сонечка, будто парализованная поначалу, оживилась, приободрилась, смерила Вику уничтожающим взглядом, скакнула к хромому столику и уселась впритык к Дикарю. Колюня, оттеснив Лынду, пристроился с другого Сонечкиного боку. Арина, вошедшая вслед за Лындой, молча обогнула Вику, как встретившийся на дороге булыжник, прыгнула через скамейку к столу и притулилась к Лынде.
Вику не приглашали и не замечали. Она оказалась лишней, презренной и отвергнутой. И уйти она не могла — не знала, как выбраться из бункера. На раздумья у нее не оставалось и секунды. Вика как ни в чем не бывало бесцеремонно подошла к сидящим за столом, втёрлась без спросу между Колюней и Лындой, как будто это само собой разумелось, пододвинула к себе стакан с вином. Никто не обращал на нее внимания, но и не прогонял ее. Когда выпили по первому разу, Колюня вылез из-за стола, принес и поставил на скамью магнитофон, шикарным жестом включил его и, надеясь на похвалу, выжидательно посмотрел на Дикаря.
— Откуда дровишки? — хмыкнул Дикарь, наливая себе второй стакан.
— Из лесу вестимо… — Пупка распирало от самодовольства. — Прогулялся по бункеру, а там этих магов навалом. Склад у кооператива. Я один маг хапанул и дверь за собой задраил, чтоб не сунулись…
— Молоток! — похвалил Дикарь. — Учтем твои заслуги перед пенсией…
— Ну, лады, — хлопнула себя по коленям ладонями Арина и поднялась. — Спасибо за угощение, я отчаливаю. Чума, ты со мной?..
— Что так? — недружелюбно посмотрел на нее Дикарь. — Угощение не понравилось?..
— Лында объяснит, — кратко ответила Арина. — Проводит меня и все тебе доложит, без посторонних… — Арина метнула пренебрежительный взгляд на Семгу и еще раз, уже более настоятельно, позвала Сонечку:
— Чума, поднимайся, сегодня мы здесь не гуляем…
— Гуляй где хочешь, — истошно завопил Колюня, — Чума к тебе не привязана!
— Я еще тут побуду, Ариша, — робко попросила Сонечка. Она понимала, что без Арины, с Семгой и Дикарём, ей оставаться не следует, но ревность затмевала здравый смысл, удерживая ее подле Кирилла. Да и куда ей было податься из бомбоубежища? Не возвращаться же к отчиму…
Ключики предупредили Арину, что позже семи в больницу не пускают. Арина убеждала себя, что спешит, но невольно находила все новые совершенно неотложные дела, которые ее задерживали. Она вымыла в комнате полы, вытерла пыль, постирала замоченное Татьяной белье и сбегала в магазин за овощами, что в доме считалось занятием не из легких. Татьяна именно по пятницам, перед выходными днями, всегда задерживалась на работе, и не забрать Наташку из садика в такой день было бы просто грешно. Арина и так порядочно провинилась, не явившись ночевать предшествующей ночью. Отец с мачехой наверняка, как и Сонькина мать, волновались, не спали.