Лабиринты судьбы
Шрифт:
Леша достал кухонный комбайн, загрузил в него ломтики ананаса, предварительно очистив их от кожуры, и поставил режим соковыжималки. Пока комбайн выполнял свою работу, Леша намолол кофе, включил кофеварку и подошел ко мне, подавленно приткнувшейся на белой вертящейся табуреточке.
— Что с тобой? — Синие глаза лучились добротой и участием.
— Это чей дом?
— Мой.
— Твой? И мне это не снится?
— Будь уверена — это явь. — Он поцеловал меня. — Чувствуешь?
Его горячие губы, прежде сводившие меня с ума, теперь ударили током,
— Ты что?
— Леша! Это ты — что?! Тот голодный, нищий, влюбленный мальчик — это блеф? Или бред? Или, может, то было сном? Все, что я слышала, — обман слуха? Леша!!! — Я подняла на него полный слез взгляд, словно требуя немедленно ответить на мой вопрос.
— Глупышка! — Он печально понизил голос и отошел к струящемуся шелку занавеси. Вся его ссутулившаяся и поникшая фигура свидетельствовала о глубоком затаенном страдании.
— Может, я не понимаю… Ничего не понимаю в этой жизни… Но все, что я вижу, из области американских сказок о равных возможностях…
— Не надо, я прошу тебя. Не продолжай.
— Хорошо, — ответила я. — Ты только скажи, все, что ты говорил мне тогда, в поезде, — это правда?
— Правда. — Он кивнул и подошел к кофеварке. Прозрачная чашечка наполнилась душистым густым напитком. Он перелил его в другую, более глубокую чашку и разбавил сливками.
— Ира! Теперь ты скажи мне, я хоть раз обманул тебя за все время нашего знакомства?
— Не знаю. Я не имела возможности проверить твои россказни.
— Ладно! Вот и отлично! — непонятно чему обрадовался он. — У тебя наконец появилась такая возможность.
— И как же?
— Ты останешься жить здесь. Ты будешь всегда рядом со мной. Ты познакомишься с моими друзьями, с моей родней…
— Я?! Здесь?! О чем ты говоришь? — Я нервно расхохоталась. — Если те люди и есть твои друзья, то в гробу я видела этих лощеных снобов. Или ты меня за Петрушку держишь? За шута горохового?
— Ну что ты? — Он поморщился, словно от зубной боли, и замолчал.
Кухонный комбайн давно выполнил свои функции, и в его высоком стакане пузырился ананасовый сок.
Я подошла к заморской технике, с уверенностью, что справлюсь не хуже хозяина, и попыталась вынуть стакан. Он вынулся, но тут же предательски выскользнул из моих рук, и на светлом коврике появилось большое желтое пятно.
Я растерянно оглянулась в поисках какой-нибудь тряпки.
— Погоди секундочку, — оживился Леша и ушел в комнату. Вернулся он через минуту, неся в руках маленький пылесос, похожий на нашу автомобильную «пчелку». Пылесос тихонечко зажужжал, и под его ворсистой щеткой желтое пятно стало медленно исчезать, словно по мановению волшебной палочки.
Я беспомощно уселась на пол и уставилась в то место, где только что красовались следы моей оплошности. Кончиками пальцев я потрогала вычищенное место и ощутила его нежную влажность.
— Да-а-а, — протянула я, — так жить можно.
— Так ты останешься? — с надеждой в голосе спросил Леша.
— И ты еще спрашиваешь?
— Иришка… — Он широко улыбнулся своей очаровательной
— Да. Да, — коротко отвечал он невидимому собеседнику. — Нет! — Он посмотрел на меня и вышел из кухни. Там он понизил голос: — Ник, нет! Не сегодня. Пожалуйста, разберись сам. Хоть один вечер, Ник… Ну ладно, в пять.
— Что-нибудь случилось? — поинтересовалась я.
— Нет, ничего. — Он одним глотком допил кофе и предложил: — Сейчас ты примешь ванну, а я закажу ужин. Потом ты поужинаешь, и я покажу тебе твою комнату.
— А потом? — Боже мой, как он мне нравился, как возбуждал меня, и я вдруг подумала, что до сих пор не была его женщиной.
— А потом у нас будет пара часов для общения.
— А потом? — насторожилась я.
— А потом я буду вынужден уехать. Дела. — Он умоляюще посмотрел на меня.
— Ночью?
— Так получается…
— Так всегда будет получаться?
— Иришка, ты привыкнешь. Это моя работа. Понимаешь?
Я утвердительно покачала головой, но ожидание часов, обозначенных Лешей «для общения», уже не было столь волнующим.
Утро приблизилось к двенадцати. Я открыла глаза и вспомнила все, что со мной произошло накануне. Отсутствие Леши восприняла хоть и как не очень приятную, но все же данность. Открытая форточка пропускала в комнату уличные звуки, которые тут же поглощались коврами, пледами, покрывалами.
На розовой стене в черной рамке висела картина какого-то абстракциониста, и мне почудилось, что этот набор геометрических фигур, аляповатых пятен и изломанных линий в черно-белом варианте чем-то напоминает мою жизнь.
Я опустила ноги на высокий ворс ковра, нащупала тапочки и накинула аккуратно лежащий в кресле махровый халат. Халат был мне впору, будто куплен по моему размеру, я затянула талию тонким пояском и пошла в ванную.
С тех пор как я уехала из Мукачева, я почти не вспоминала о родителях, но, стоя в этой шикарной квартире, откручивая позолоченный кран, набирая в ладонь французский шампунь и вытираясь душистым, мягким, как пена, полотенцем, я постоянно видела перед собой лицо матери. Оно было усталым и измученным. Мне стало стыдно. Я давно забыла все обиды, связанные с нашим раздором, но чувство ложной гордости не позволяло мне позвонить домой.
И вот теперь стыд, совершенно некстати, настиг меня и наполнил несчастьем мою душу.
«Все, — решила я. — Сейчас быстренько оденусь и пойду на поиски телеграфа». Звонить матери я не собиралась, я надеялась справиться со стыдом, позвонив Ларке. У нее я выясню, как там дела с моими стариками. Она, конечно же, иногда встречается с ними. Город маленький, там хочешь не хочешь пересечешься на узких улочках.
И тут только я обнаружила, что моего пальто в ванной нет. Его не оказалось и в шкафу. Более того, куда-то запропастилась вся моя одежда, кроме нижнего белья, оставшегося на мне ночью.