Лабиринты веры
Шрифт:
«Все это дерьмо. Я этого не делал. Я на вас в суд подам. Вы так поступаете, потому что я доминиканец».
Неожиданно подсудимый переключился на французский. Томас, смутившись, замолчал и только слушал.
Судья посмотрел сначала на подсудимого, потом на Томаса.
«В чем проблема?»
«Он заговорил на креольском», – подскочила я.
Подсудимый повернулся ко мне и произнес сердитую тираду.
«Скажите ему, чтобы говорил по-испански, – велел судья. – Иначе мы отправим его в камеру, и он будет сидеть там, пока не вспомнит».
«Я могу переводить,
«Тогда переводите. Пора заканчивать».
Я набрала в грудь побольше воздуха:
«Да пошли вы все, белые жирные задницы. Думаете, что упрячете меня за решетку? Я сначала прикончу вас. Я делаю что хочу, и никто не остановит меня. Вы даже не знаете моего настоящего имени и откуда я, потому что вы все тупые. А ты, сучка, думаешь, будто знаешь мой язык. Тебе только и нужно, чтобы тебя хорошенько вздрючили».
Я произнесла все это с каменным лицом. Судья уставился на меня, в зале воцарилась гробовая тишина.
«Я считаю, что он гаитянин, а не доминиканец, – добавила я. – Я бы вызвала ИТП [3] ».
Позже Джоанна отвела меня в сторону:
«А здорово получилось с тем парнем сегодня утром. Должна признать, это было забавно».
Я слегка наклонилась к ней:
«Что именно? Когда он назвал тебя белой жирной задницей? Или когда сказал, что мне только и нужно, чтобы меня вздрючили? Что, кстати, мне совсем не нужно».
Джоанна громко расхохоталась:
«Но ты же в порядке как-никак».
3
ИТП – Иммиграционная и таможенная полиция США.
Ее холодность исчезла, а та история стала шуткой. «Эй, Ава, я в город. Тебе что-нибудь нужно? – Если я отвечала «нет», она добавляла: – А тот заключенный сказал, что нужно. Только я не смогу купить это в гастрономе».
Мы стали вместе ходить на обед и иногда даже выпивали по бокалу вина, которое потом заедали мятными конфетками, чтобы от нас не пахло. Узнав Джоанну получше, я обнаружила, что она – открытый, душевный, честный человек. Мы были полными противоположностями, но в самых важных аспектах между нами установилась прочная связь. Наверное, мы представляли собой забавное зрелище, когда вместе шли по коридорам суда. Я всегда была стройной, но полгода нервотрепки и недоедания сделали меня костлявой. Одевалась я обычно консервативно и часто в черное. Джоанна же была невысокой, полноватой, с рыже-каштановыми волосами, оттененными прядями с искусственной проседью, со слишком ярким макияжем, безвкусными украшениями, в плотно, иногда даже излишне плотно облегающей одежде и всегда на высоких каблуках.
– Так ты будешь кормить меня или нет? – снова спросила она. – Яичница с беконом вполне сойдет.
Оглядываясь по сторонам, Джоанна вслед за мной проследовала на кухню.
– На ум приходит отравление птомаином. Может, я просто выпью кофе.
Она села за кухонный стол, а я стала мыть кофейник.
– Так что происходит, Ава? Я хотела поехать с тобой, ну в тот дом с фотографии.
Я
– Я и сама справилась.
– Как ты думаешь, почему Клэр сохранила фото? Почему она не выбросила его? – Джоанна внимательно вглядывалась в мое лицо. – Не обижайся, но впечатлительной и сентиментальной она не была. Да и доброй тоже, если судить по тому, что ты рассказывала.
У меня защемило сердце: все это было правдой, которую мне не хотелось признавать. На нашем холодильнике никогда не висели детские рисунки. Мои самодельные открытки на День матери выбрасывались на следующий день. Все нити, которые обычно связывают мать и дочь, рвались от постоянной критики, злости и моих периодических запоев. Я налила две чашки кофе и села напротив Джоанны.
– Фотографию она сохранила не из сентиментальности. Вероятно, та имела для нее какое-то значение.
Джоанна устремила взгляд прямо перед собой. В глубокой задумчивости. Я знала этот взгляд.
– Она никогда не показывала ее тебе, но хранила ее, рискуя тем, что ты можешь найти ее… Где она была? Где ты ее нашла?
Я встала и поманила ее за собой:
– Пошли.
Викторианский особняк был перестроен и осовременен, но его характер и несущие структуры остались нетронутыми. Мы поднялись на второй этаж и вошли в комнату Клэр.
Цвет окрашенных стен был где-то между серым и бледно-голубым, деревянную отделку покрывал лак цвета орех. Я посмотрела на кровать. Тапочки Клэр так и стояли на полу, где она их оставила, как будто ждали ее. На тумбочке лежала книга с торчащей из нее закладкой, которая отмечала последнюю прочитанную ею страницу. Я взяла книгу. La Prochaine Fois. Я открыла первую страницу и хмыкнула. Клэр читала Марка Леви. Слишком низкопробная литература для нее, пусть и на французском. Джоанна подошла ко мне.
– Что это? Что это значит? – Она указала на название.
– «Следующий раз». До следующего раза, Клэр. – Я бросила книгу на тумбочку и пошла к кладовке.
В кладовке была оборудована маленькая гардеробная. Я отодвинула одежду – всё в идеальном состоянии, каждый предмет на своей вешалке – и опустилась на колени в углу. Низенькая деревянная дверца была заперта на крючок. Я открыла ее и заползла в чулан. Он располагался под лестницей на третий этаж. Потолок был скошенным и низким, так что встать нельзя.
Джоанна с определенными трудностями пролезла вслед за мной.
– Жуть какая…
В чулане было душно и темно. Я достала из дальнего угла белую коробку и подтолкнула ее к подруге.
– Вот.
Она достала альбом со школьными фотографиями. Потом – тот самый конверт. Затем вытащила платье и растянула его между руками, разглядывая.
– Кто-то сшил это платье вручную, – сказала она, разглядывая изнанку. – Прикольный гиппопотамчик.
– Что?
– Ты что, не видела? Тут на спине гиппопотам. – Джоанна повернула платье так, чтобы я смогла увидеть вышивку.