Лабиринты времени
Шрифт:
Решение было принято.
Оставалось только действовать.
«Как он жалок, – с отвращением подумал юноша и, вернувшись к отцу на ложе, низко наклонился над ним:
–Да, пока ещё ты каюм, – тихо произнёс он и взял отца за кисть, крепко сжав её.
Слабое проявление угасшей любви на мгновение коснулось его сердца и тут же накрылось волной жажды власти. И настолько сильной она была, что прожгла его насквозь, вырываясь мощным пламенем наружу.
И был лишь один способ потушить его.
–Но я исправлю это, – договорил Теймур и правой рукой подтянул ближе одну из окружающих
Неожиданная догадка мелькнула в глазах старика и тут же сменилась выражением боли и ужаса, когда мягкая материя плотно прижалась к захлёбывающемуся от кашля рту. Холодные, казалось, даже безжизненные голубые глаза равнодушно наблюдали за мелкими судорогами, сотрясающими дряхлое тело, пытающееся освободиться от невероятно сильных молодых рук.
Ещё немного и тонкие губы крепко сжались и скривились в безжалостной улыбке, увидев бессильно свисшие с ложа морщинистые руки. Теймур откинул подушку с отцовского лица, провёл по нему ладонью, закрыв раскрытые в немом вопросе глаза, и, гордо выпрямившись, закричал:
–Курдулай!
…Редкие звёзды, подглядывающие из-за густых облаков, скрывающих луну, за людской суетой, слабо освещают берег уснувшей реки. Мохнатые тучи всё больше и больше затягивают ночное небо, и вскоре кромешная тьма спускается на землю, закрывая своей тенью громады красующихся на реке кораблей.
Затихают разгульные песни довольных удачным обменов торгашей.
Угасают стоны наказанных плетьми за нерасторопность рабов.
Даже шум ветра замирает от наступившей темноты.
Слабые огоньки угасающих костров на берегу меркнут один за другим, делая тьму ещё больше пугающей. И только мерцающий рой светлячков, бесшумным облаком порхающий над землёй, оставляет в воздухе серебряный свет.
В глубине леса среди высоких деревьев ярким пламенем горит одинокий костёр, обогревая отдыхающих после дневной жары славличей.
Мудрояр толстой веткой переворачивает обуглившиеся в костре сучья, давая им новую силу и, подбрасывая в него свежие брёвна, обводит соплеменников взглядом:
–Как зарница встанет, обратно двинемся. К полудню как раз будем. А теперь спать всем, – и, улыбнувшись, смотрит на дочь:
–Подле меня ляжешь.
Девушка кивает и славличи, кто подложив под голову руку, кто поджав под себя ноги, а кто и просто раскинувшись на траве, мирно засыпают.
Мудрояр остаётся сидеть у самого костра, оглядывая спрятавшиеся во мраке близлежащие деревья: «Темень-то какая! Ни звёздочки. Может и к добру это. Никто лишний раз не сунется, боясь глаз выколоть».
И, прошептав слова благодарности отцу небесному и Матери земле, он широко зевнул, и, пытаясь прогнать подкрадывающийся сон, встряхнул головой. Затем нежно улыбнулся, оглянувшись на Йорку и наблюдая, как она, свернувшись калачиком за его спиной, тихо спит, глубоко вздохнул:
«Измоталась за день. И зачем притащил её»?
В тот день, когда Боги забрали у него сына, они дали ему её, маленькое беспомощное существо с огромными светящимися глазами. Убитая горем Богулька так и не смогла смириться с потерей сынишки и принять этот дар. Через пару лет она просто ушла. Ушла и не вернулась, оставив его одного с
Наслаждаясь нахлынувшими воспоминаниями, Мудрояр не заметил, как глаза его сонно закрылись, а голова бессильно опустилась на грудь.
Йорка сладко улыбнулась во сне и перевернулась на другой бок, спиной к лесу. И счастлива она была от того, что снился ей родной дом с полыхающим огнём в печи и грустно напевающая мама, расчёсывающая пушистые волосы совсем ещё маленькой Йорке:
–Расти волос, как в поле колос, ветром очищайся, дождём омывайся, да солнцем укрепляйся.
Опустив голову на грудь, тихо дремлет и Мудрояр, склонившись над распускающимися огненными цветами, тянущими лепестки в сторону дремлющего мужчины. Ползущие по обуглившимся головешкам языки пламени медленно угасают, окатывая уставшего за день старейшину волнами ласкового тепла и наполняя его приятной дремотой.
А далеко внизу, там, где песчанный берег заигрывает с нахлынувшей на него волной, в полном одиночестве виднеется тёмная фигура Ратибора. Весь день он провёл в поисках прекрасной незнакомки в белой шапочке с красным шнурком. Но всё напрасно. Да и была ли она? Или это просто игра воображения от дикой жары, изнуряющей всех на этом берегу?
Скинув одежду, мужчина уверенно входит в реку и, сверкнув упругими ягодицами, ныряет с головойв тёплую воду.
Один, два, три, четыре…. Десять… двенадцать.
Длинный пучок волос на разрисованной голове, разбрызгивая прозрачные капли, вылетает из речной глади и мощные руки, загребая волны, размашистым брасом плывут к берегу.
Нырок.
Ещё и ещё.
И вот уже атлетическая фигура, которой позавидуют сами боги, уверенно выходит из воды, садится на берег и пристально смотрит вдаль на бесконечную гладь Великой реки, уходящей далеко за горизонт.
«И что ж за день-то сегодня такой? – со злостью отшвыривает он ползущего к нему по земле рака. – Не успел отойти, как стырили. Отродясь такого не было. Эх, жалко… Хороший был… Фригийской стали, узором отделанный. Десять шкур в прошлогодний базар отдал за него! И вот, спёрли. Узнать бы, кто, уши бы отодрал! И эта ещё… И что за наваждение? Ведь точно, девка была. А потом, словно в воду канула. А, может, и не было никого? Подшутили боги, посмеялись? Да нет, точно была…»
Назойливые мысли Ратибора прерывает приближающееся фальшивое пение Кантимира:
–Э-эй! Э-гей! Песни пой веселей!
Чарку полну наливай!
В губы крепче лобызай!
Медленно приближаясь, иирк, скаля ровные зубы, тяжело плюхается спиной на песок и, подложив руки под голову, начинает тихо ругаться:
–Вот ты послушай, гад же какой! Ведь прошлым базаром обещал? Обещал! А теперь чего? И как вот тут верить? А? Вот скажи, как? А я -то ему медведя… Во, – разводит он в воздухе руками. – Во какого! Поимал. На цепи притащил, а он…