ЛабиринтыСборник фантастических произведений
Шрифт:
Зарада учил, чтобы никто не пользовался чужим трудом. Каждый следил за порядком в своей семье и дома был полным хозяином. За обиду, нанесённую соседу, наказывал народный сход. Но семьи начали умножаться, и постепенно установился патриархат, неограниченная власть главы семьи. Причём патриархи неохотно отпускали кого — то от себя, и семьи разрастались до 100–200 душ. Собственность в семье стала собственностью патриарха, как и все женщины семьи. Возникло общее недовольство.
Но объявился другой реформатор — Багавей, который возвысил касту жрецов. Появилась диктатура жрецов. Земля, как принадлежащая Богу, стала собственностью главного святилища, а также повсюду
Но вскоре пахарь-земледелец был принижен до безголосой скотины, за которую думает хозяин. Чтобы потушить нарастающий бунт, жрецы пошли на уступки: уравняли свои права со старейшинами родов. Появилось духовно-аристократическое правление, оно прикрывалось волей Богов, издавало от их имени свои приказы, имея целью лишь свою пользу. Власть жрецов и старейшин крепко и надолго села на холке народа. В то время начали происходить нападения соседних кочевых народов, защита от которых создала третье сословие — военное. В правление кроме жрецов и старейшин вошли воины.
Если приглядеться к содержанию наших народных сказок, то эту историю можно найти, переданную в символах. В крестьянской семье, например, родится Катигорошек, самый сильный силач в мире. Подрастает и идёт уничтожать зло на земле. По дороге знакомится ещё с двумя или тремя богатырями, у которых вызревает заговор, погубить его и столкнуть в бездонную пропасть. Но Катигорошек рано или поздно выбирается из пропасти и, посрамив своих друзей, берёт в свои руки руководство над миром, которому даёт покой и счастье.
Под господством старейшин и жрецов, которое охраняли воины, земледельца в греческой символике замещают фигурой одноглазого циклопа, а позже глупым и слепым Полифемом.
Но это ещё не всё. Чужеземцы, которых сначала принимали как гостей на наших землях, начали порабощать словенские народы. А высшие классы, аристократия и духовенство слились с этими чужаками.
Та же история, как и в Италии, где задолго до основания Рима жили высококультурные этруски. Чужеземные дружины завоевали их, превратили в рабов и, переняв от них культуру, очернили этрусков перед историей как диких и никудышных людей. О поражающем искусстве, промыслах и науке, о высокой просвещённости этрусков можно узнать только из раскопок их городов и захоронений. Этрусская цивилизация погибла в войнах с чужаками. А потом римляне безжалостно уничтожали любые памятники этрусской культуры, их книги и творения их гения. Этрусская культура исчезла. Рим или молчал о ней или осыпал ругательствами и унижением.
Под ударами чужеземных войск пришла в упадок и наша культура, особенно во время крещения словен норманнами.
Надо понимать, что мифология многих народов ничего общего с теософией не имеет, примером может служить латинская мифология. Это, чтобы стало понятней, что из нашей мифологии относится к теософии, а что является лишь знаком пройденной народом истории.
Есть легенда о Сатурне, что во время его правления на земле был золотой век. Сатурн — Бог патрициев. Легенду эту, конечно, сложили патриархи, вспоминая своё давнее и беспредельное господство. И напрасно некоторые видят в этом пессимизм классических народов, у которых сначала век золотой, потом серебряный, медный и железный… Чем дальше, тем всё хуже. Нет, эту историю надо рассмотреть в совсем другой плоскости.
«Сатурн начал есть своих детей».
Эту
Патриции тонут в избыточности и роскоши, а плебеи в благодарность за кровавую работу получают плети и розги. В латинской мифологии говорится, что Венера, жена плебейского Вулкана, стала встречаться с патрицианским Марсом. Вулкан, не в силах стерпеть унижение, обвивает спящих Венеру и Марса сетью и вытягивает их на свет, чтобы произошедшее было явным для всех. И это был упрек Аполлону, как хранителю права. Весь Олимп встревожился. Аполлон побледнел от унижения. Одни Боги смеются, а другие выражают злость и возмущение.
В трудном положения Юпитер, аж голова трещит. Как примирить недовольство в массах? Тут и растущее недовольство черни, и яростное упорство патрицианских Богов…
— Вулкан и Меркурий не дают мне покоя с тех пор, как Марс с Венерой попались в сетку.
— О, Наивысший, — просит Меркурий, — встань на нашей стороне и народное дело будет выиграно.
— Наивысший проголосует, но будет шесть голосов против пяти, — ответил Юпитер. — Что делать? Голова трещит, что делать! Моя голова разрывается, но я сотворю Минерву. Вулкан, бей молотом в голову вот тут, тут!
Вулкан выполнил приказ. Когда, испуганные зрелищем отцеубийства, сбежались Боги, то увидели новорожденную Богиню, вооружённую с головы до ног, исходящую из затылка Юпитера. Так родилась Богиня мудрости — Минерва.
— Плебеи требуют прав, — напомнил Меркурий.
Стали голосовать. Шесть против шести!
— Мне полагается двойной голос! — крикнул Юпитер.
И дело народа было выиграно. Довольный Юпитер потирал руки:
— Так, ну, теперь им надо ещё право на землю! Кстати, лично поговорю с Юноной и думаю, что она предоставит также право свободной женитьбы.
Меркурий, который исполнял обязанности почтальона, понёс весть на землю. И плебеи получили права человеческие и гражданские. И все это стало результатом несоблюдения прав Богами, после залёта Венеры и при попустительстве Юпитера — примерно так объясняли жрецы.
Меркурий, Бог купечества и предпринимательства, носит рубашку нараспашку, служит всем, кто платит: и людям, и Богам, небу и земле. Покровительствует и ворам, и мошенникам. Под его эгидой выросла новая аристократия — денежная. В её ряды вошли те, кого опекал Меркурий. И на права для этого сословия Боги, от имени своих клиентов и патрициев, вынуждены были согласиться.
И хотя Юпитер давно и по-своему решил земельное право, это право и до сих пор несправедливое. И вопрос будет актуальным, пока каждый народ не станет хозяином своей земли, пока каждый, кто поливает своим потом пашню, не станет законным и признанным её властелином со святыми на то правами.
И это же время уже неподалёку!
V
Иван Иванович замолчал, а я предался размышлениям, нас окружила молчащая тишина, и в неё откуда-то доносилось тихое хоральное пение. Сперва пение было такое тихое, что сливалось с ударами сердца и крови в жилах. Но я напряг слух, прислушался, дальний хор, словно рос и набирал всё большую выразительность. Когда звучание этих голосов стало приближаться, я вопросительно посмотрел на Ивана Ивановича.