Лабух
Шрифт:
— Познакомься, маменька, это Николай, — робко представил меня Модест, после чего добавил на всякий случай, — он тоже музыкант!
Судя по всему, последние слова вышедшую нам навстречу женщину не убедили. Выглядела она, к слову сказать, более чем представительно. Затянутая в корсет, придававший ей излишнюю худобу, с тщательно уложенными вверх и назад волосами, в строгой тёмной блузе с наглухо застегнутым воротом, и такого же цвета узкой юбке длинною до пола, дама вполне могла бы служить олицетворением прошлой России, той самой, которую мы потеряли.
— Мод э
— Прости, — горестно вздохнул незадачливый тапёр. — Но у меня не было иного выхода.
— Добрый день, сударыня, — скромно поздоровался я, тщётно пытаясь произвести хорошее впечатление. — Мы по делу…
— Мод э ст, — тут же прореагировала она. — Какие у тебя могут быть дела с этим… человеком?
О, слово «человек» из её уст не звучало гордо. Это скорее было обращением к представителю низшей расы, или, по крайней мере, лакею.
— Мадам, вам же сказали, что я, как и ваш сын, музыкант!
— Вы? — не скрывая скепсиса, посмотрела на меня дама. — И на каком же инструменте, позвольте полюбопытствовать, вы музицируете?
— На бубне!
Грубить в данной ситуации, возможно и не стоило, но этот ничем не обоснованный снобизм стал меня раздражать.
— Я так и думала!
Пока мы пикировались, Мотя, старавшийся выглядеть, как можно более незаметным, проскользнул в отгороженное ширмой пространство и вышел оттуда с гитарным футляром в руках.
— Вот, — открыл крышку и протянул мне.
Что тут скажешь, инструмент оказался роскошным. Не слишком разбираюсь в сортах древесины, но рискну предположить, что деки изготовлены из ели, корпус и гриф из клена, а декоративные накладки из чёрного дерева. Что касается звука… на какой-то миг, я даже забыл, что мы тут не одни.
— Ты что? — едва не задохнулась от возмущения мать. — Проиграл нашу гитару? Как можно, она же принадлежала твоему отцу!
Боже! Мало того, что он пьянчуга, так еще и игрок. Странно, что в этом осколке прежней роскоши вообще что-то сохранилось!
— Прости, — пролепетал Модест, — так получилось…
— Иванъ Краснощёковъ, — удалось прочитать, на вытертой от времени этикетке. — 1857 год. Однако!
— Зачем вам она? — трагически заломила руки дама, переключившись на меня. — Вы же ничего не понимаете в настоящей музыке!
В какой-то мере, её можно было понять. Какой-то странный незнакомец, крайне непрезентабельного вида, да ещё и с покоцаным лицом, уносит из дома дорогую вещь. А ведь это, помимо всего прочего, ещё и память о былых временах, явно гораздо более благополучных, нежели нынешние… но вернуть эту гитару было выше моих сил!
— Вы просто погубите этот прекрасный инструмент! — продолжала она, с ужасом глядя, как я прошелся по струнам, и начал петь:
— Пардон, мадам, снимите Ваше ожерелье,
Ну-ну, не плачьте, я ж Вас до смерти жалею!
Снимете, будьте так добры, Вас умоляю,
Прошу учесть, что два раза не
Этого куплета оказалось вполне достаточно, чтобы прекратить бесполезную дискуссию. Все-таки Шуфутинский — гений! Хотя исполнение Розенбаума нравится мне больше.
В конце концов, всё честно. У меня теперь есть гитара, а у Модеста и его матушки будет что покушать.
— И не надо смотреть на меня как на монстра. Вы ведь не рояля работы Страдивари лишились, а всего лишь…
— Страдивари был скрипичным мастером! — попыталась оставить последнее слово за собой дама.
Ей богу, лучше бы она этого не делала.
— Это для недорезанных буржуев он делал только скрипки, — строго посмотрел на них я. — А для мирового пролетариата даже барабаны! Вам все понятно?
— Да, — выдавили из себя они.
— Вот что, Мотя, — пообещал я на прощание своему сменщику. — Если ты будешь продолжать пить и огорчать маму, я лично займусь твоим воспитанием. Нет не потому, что мне её жалко. Просто не хочу, чтобы ты подводил других людей, в особенности меня, и вынуждал менять планы. Поэтому, ты прекратишь якшаться с подозрительными личностями в выходные дни, а будешь сидеть дома и учить сольфеджио. Чтобы твои близкие были довольны, а в мире царили красота и гармония!
Глава 4
Осень принесла с собой дожди, холода, слякоть… и первые большие деньги. С тех пор как у меня появился сменщик и гитара, я стал захаживать в кабаки и трактиры, да играть для активно выпивающей и закусывающей публики. Поначалу моими гонорарами от благодарного зрителя были стакан самогона с закуской, а иногда и без таковой. Потом, по мере роста популярности, стали присылать бутылки. Ей богу, если бы я всё это выпивал, то очень скоро покатился по той самой дорожке, что едва не погубила Модеста.
Но, будучи человеком, обладающим некоторым жизненным опытом, сразу же договорился с половыми, что мне станут приносить только чистую воду, а разницу в стоимости поделим пополам.
— Так ить, самогонка-то она мутная, — резонно заметил один из работников сферы обслуживания.
— А кто тебя заставляет ставить передо мной хрусталь?
В общем, процесс пошел. Публика в кабаках встречалась разная, от приехавших на рынки крестьян, до совслужащих, а также разного рода жулики, авантюристы и просто — откровенные уголовники. Последние гулять любили с шиком, девицами и музыкой. И пусть гитаристом я пока что был не самым лучшим, но вот репертуар…
Решив для начала особо не прогрессорствовать, начал с песен показавшимися мне достаточно подходящими эпохе — «Гоп со смыком», «Цыплёнок жареный» и, конечно же, «Мурка», для людей, скажем так, не слишком склонных соблюдать законы. Мелким нэпманам лучше заходили «Бублички», «Вези меня извозчик»… но скоро выяснилось, что до меня их никто не исполнял…
Не прошло и недели, как я стал довольно популярен. Люди со всего города стремились попасть на мои выступления, а почуявшие наживу кабатчики наперебой зазывали к себе, суля бесплатный стол и выпивку. Но это было только начало…