Лабух
Шрифт:
— Товарищ Семёнов! — ожег взглядом сбившегося с пути красного конника главный милиционер Спасова. — Как тебе не стыдно бывать в таких злачных заведениях? Ты же будённовец!
— Прошу прощения, но я здесь, некоторым образом тружусь, а не бухаю! Зарабатываю, так сказать, на хлеб насущный…
— Ты нам тут дурочку не валяй! — дискантом пропищал помалкивающий до сих пор Никишка. — Притворяешься трудящимся, а сам нэпманов развлекаешь!
— И кормлю на эти деньги семью квартирной хозяйки! — огрызнулся я. — От тебя ведь толку ноль.
— У меня паёк! — возмутился тот, но видимо припомнил
— Товарищи…
— Ты нам теперь не товарищ!
— Хорошо. Граждане. Могу я узнать, что вы тут вообще забыли?
— Разыскиваем уголовника Говоркова, по кличке Митяй.
— Это такой тощий, со шрамом на левой щеке?
— Угу, — буркнул Никифор.
— Обычно ходит в клетчатом пиджаке и соломенной шляпе?
— Да-да! — у Фельдмана аж глаза загорелись.
— И при ходьбе немного раскачивается, как моряк?
— Точно!
— Не, не видал.
— Да ты что? — подскочил ко мне Фельдман и схватил за грудки. — Издеваешься, гад?
— Ушел он, — шепнул я, расходившемуся милиционеру. — В аккурат перед вашим появлением. И не только он, кстати…
— Правда?
— Хочешь, побожусь?
— Не надо, — отпустил меня милиционер. — Но, ведь это значит…
— Течёт у вас, граждане-товарищи, — вздохнул, поправляя видавшую виды одежонку. — Стучит кто-то на сторону, как дятел перед случкой!
— А кто?
— Вам виднее. Вы тут начальник.
— Может, всё-таки пойдёшь ко мне в милицию? Голова у тебя варит, да, и наблюдательности хоть отбавляй…
— Нет, гражданин Фельдман. Мне работать нужно, чтобы прокормиться, а теперь ещё и на квартиру гроши понадобятся. Со старой-то, поди, выгонят теперь…
— Погоди, а ты что, до сих пор у Никишки проживаешь? Я же обращался в Исполком…
— А товарищ Гулин на ваше обращение большой хрен положил!
Недаром говорят, что наглость — второе счастье! Обыскивать меня так и не стали, зато ещё раз связались с исполкомом и напомнили отдельным несознательным товарищам на разные скользкие обстоятельства. В общем, уже на следующее утро я стоял перед красным как вареный рак Гулиным и с интересом выслушивал его жалобы.
— Ну, что я могу поделать, товарищ Семёнов? — причитал он. — Нет у меня фондов! Что я, товарищу Фельдману, родить их должен?
— Скажите, а не может ли в данном случае помочь, ну скажем, лимон? Мелкими купюрами.
— Вы что, предлагаете мне взятку? — возмутился советский служащий.
— Как вы могли такое подумать! Разумеется, нет… Три!
— Восемь, — нервно сглотнул заведующий хозяйством и в очередной раз утёр вспотевший лоб платком.
— Дорогой товарищ. Не поймите меня превратно, но не треснет ли у вас лицо?
— У меня?! Неужели вы думаете, что я в этом деле один?
— Уверен, что нет, но разве ходатайство начальника милиции не стоит хотя бы пяти лимонов?
— Четыре, — назвал последнюю цифру Гулин.
— По рукам. Но комната должна быть просторная и светлая…
— Да что вы себе позволяете?
— Чулан или дровяной сарай меня не устроит! Я всё-таки не поэт, а музыкант![2]
Говорят, что при проклятом царизме без взятки нельзя было решить ни одного мало-мальски серьёзного дела. Вполне вероятно,
Нельзя сказать, чтобы с этим явлением не боролись. Попавшихся беспощадно изгоняли из партии, сажали и даже расстреливали, но… пришедшие на их место через несколько месяцев становились такими же. Потом некоторых из них объявят жертвами политических репрессий.
Но, как бы то ни было, жилплощадь я всё-таки получил. Дом, куда мы отправились вместе с ушлым чиновником, совершенно неожиданно показался мне знакомым. Трехэтажный, с мезонином и портиком над парадным подъездом и обширным двором, вход которого находился с другой улицы. Чёрт возьми, да ведь он дожил до моего времени! Более того, именно в этом доме жил Сеня Фельдман, благодаря которому я и отправился в прошлое!
— А что, товарищ Фельдман тоже тут проживает? — поинтересовался на всякий случай у провожатого.
— Нет, конечно, — даже вздрогнул от такого предположения Гулин, после чего воровато оглянулся и прошептал мне с видом заговорщика. — Вообще-то здесь живёт одна особа, которой наш начальник милиции оказывает знаки внимания. Но, распространяться об этом не рекомендую!
— Понятно.
Выделенная мне комната находилась в одной из коммунальных квартир на втором этаже. Просторная, квадратов примерно в двадцать пять, с лепниной на высоких потолках. Единственным предметом мебели в ней оказалась металлическая кровать с никелированными шишками на спинках и сеткой на пружинах. Вполне вероятно, что прежде она находилась в каком-нибудь богатом купеческом доме, а позже оказалась реквизированной народной властью.
— А кто здесь проживал ранее?
— Да так, один ответственный работник…
— Посадили?
— Ну, что вы! Выделили отдельную квартиру.
— Кучеряво!
— И не говорите, — едва не всхлипнул заведующий хозяйством. — Мне самому, поверите ли, приходиться ютиться в двух комнатках со всей семьей, а у меня мал-мала-меньше.
С этими словами расчувствовавшийся Гулин, отдал ключ от огромного навесного замка и, что называется, откланялся. То есть, вышел вон с гордо поднятой головой, оставив меня одного против насупившихся коренных обитателей.
Собственно говоря, коренными тут были только старушка, проживавшая в одной комнате вместе с внуком — хмурым тощим подростком, постоянно смотрящим исподлобья. Прежде владельцами квартиры были именно они, точнее их семья. Потом с ними проделали все тоже самое, что с семьей Модеста, и в результате их соседями оказалось еще шесть семей — ровно по числу отдельных закутков, включая ванную.
Судя по всему, здешние обитатели всерьез надеялись на присоединение освободившейся жилплощади к своей, а потому встретили моё появление без малейшего энтузиазма. Но, как говорится, человек предполагает, а совнарком располагает.