Ладога родная (Воспоминания ветеранов Краснознаменной Ладожской флотилии)

Коллектив авторов

Во многих местах воевали части нашей дивизии, но лично я убежден, что Ладоге среди них принадлежит особая роль. Об этом и хочется рассказать в первую очередь, ибо трудно переоценить значение Ладожской трассы для осажденного Ленинграда.

С целью взаимодействия с боевыми кораблями Ладожской военной флотилии и прикрытия трассы Новая Ладога — Ленинград по решению Военного совета Краснознаменного Балтийского флота осенью 1941 года была создана Ладожская авиационная оперативная группа, которую возглавлял заместитель командующего ВВС КБФ полковник Г. Семенов. Сначала в группу входил 5-й (впоследствии 3-й гвардейский) истребительный авиационный полк

нашей авиабригады. К концу 1941 года оперативная группа была усилена еще 13-м (впоследствии 4-м гвардейским) истребительным авиационным полком.

Именно в период боевых действий на Ладоге достигла своей вершины духовная связь всего летного состава нашей авиабригады с Ленинградом. Мы защищали Ленинград и на дальних подступах к нему (Таллин, Эзель, Ханко) и на ближних (Лавенсари, Сескар, Кронштадт), но никогда и нигде мы не чувствовали так близко дыхание города, как осенью и зимой 1941/42 года.

На наших аэродромах штабелями лежали мешки с мукой, говяжьи туши и другие продукты, предназначенные для Ленинграда. То, что перебрасывалось по воздуху, это было каплей в море для такого огромного города, но мы ясно понимали, что каждый килограмм муки, каждый кусочек мяса, доставленный в Ленинград, спасет чью-то жизнь. На наших аэродромах высаживались из самолетов эвакуируемые люди, и мы видели своими глазами изможденных и беспредельно усталых ленинградцев, оказывали им первую помощь. Это заражало наши сердца огромным чувством долга и привязанности к ленинградцам, глубокой ненавистью к врагу.

Ленинград был рядом. Ленинград мы ощущали каждой своей клеточкой, и это было источником мужества всего личного состава и подвигов наших летчиков.

Комсомолец Семен Горгуль, летчик-истребитель, был смертельно ранен в бою. Он нашел в себе силы посадить самолет на лед Ладожского озера. Прощаясь с Ленинградом, герой кровью написал в свой блокнот: «Ленинградцы, победа за нами!»

Читающие эти строки, вдумайтесь и поймите, о чем думал умирающий человек в последние минуты своей жизни!

В наших частях служило много ленинградцев. Летчик Владимир Дмитриев — коренной ленинградец — дрался бесстрашно и самоотверженно с врагом, а его родители бессменно работали на одном из заводов, сутками не выходя из цеха, спали прямо у станков. Так же работали и родители нашего командира полка Бориса Ивановича Михайлова. Многие имели родственников и знакомых в городе. У кого осталась там жена, у кого невеста, родители. И все же не это было самое главное, хотя, конечно, и это цементировало наши части. Главное заключалось в том, что судьба всех ленинградцев нас волновала, и каждый считал себя в долгу перед ними. С мыслями о Ленинграде мы вставали и ложились.

Имея, как уже было сказано, главной задачей прикрытие трассы через Ладожское озеро, наши части одновременно взаимодействовали с частями 54-й армии, которой командовал генерал-майор И. И. Федюнинский. Иногда нам приходилось выполнять не совсем свойственные истребителям задачи, как-то: корректировка артогня, разведка позиций противника (вплоть до зарисовки окопов), штурмовка отдельных узлов сопротивления, имевших важное значение. Все это хотя и отвлекало значительные силы нашей авиации, но действия на направлениях Тихвин, Мга мы также считали своими, так как они влияли на судьбу Ладоги и Ленинграда. И здесь летчики проявляли массовый героизм.

Чтобы уяснить обстановку, в которой нам приходилось действовать, нужно хотя бы в общих чертах представить себе состояние наших аэродромов.

Аэродромы

были грунтовые, в ненастье размокали и покрывались липкой грязью. Только один аэродром обеспечивал взлеты и посадку с любого направления. Другие имели лишь два направления посадки, что крайне затрудняло действия наших самолетов и требовало большого напряжения сил и внимания от летчиков. Однако летный состав, хорошо обученный в мирное время, успешно преодолевал эти трудности. Особенно дорожили мы аэродромом, расположенным ближе других к ладожской трассе. Это, конечно, был не настоящий аэродром, а длинная, узкая полоса, ограниченная с одной стороны лесом, в котором укрывались самолеты, личный состав и вспомогательная техника, а с другой стороны — грунтовой дорогой. Ранее этот аэродром занимала армейская авиация, но затем забросила его.

И вот в конце ноября 1941 года я был вызван в штаб авиационной оперативной группы, где получил задание определить пригодность аэродрома и при возможности принять самолеты, обеспечить их безопасную посадку. На легковой автомашине, именуемой «козлом», я выехал на место, а за мной двинулась и вся техника, необходимая для приведения аэродрома в порядок. В дороге из-за снежных заносов тяжелые машины застряли, в том числе и трактор с катками и автобус с аэродромной командой. Удалось прорваться мне на своем «козле» и автоцистерне с бензином. В деревню, близ которой находился аэродром, я прибыл во второй половине дня. На мой вопрос «Где аэродром?» первый попавшийся житель ответил: «Да вот тут рядом, за домами. Его сейчас будут взрывать».

К аэродрому не мог пробиться даже мой «вездеход». Бросив машину, я побежал в указанном направлении. Задыхаясь от бега, выскакиваю на поле и слышу тревожные удары в рельс. На другой стороне аэродрома появился человек в полушубке и что-то кричит. Слов не разобрать, но, очевидно, меня «приглашают» удалиться с поля. От бега я так запыхался, что просто не способен был двинуться с места и стоял, как столб.

Человек подбежал ко мне, и, конечно, я не услышал в свой адрес ничего лестного. После отнюдь не деликатного разговора стало ясно, что задачи у нас с этим товарищем разные: его цель взорвать аэродром, а моя этого не допустить, причем он был явно ближе к своей цели. Его фугасы осталось только привести в действие, а моя техника застряла неизвестно где.

Проверив мои документы, старший лейтенант Серебряный правильно оценил обстановку и из противника превратился в союзника. Он обезвредил мины и согласился силами своей группы помочь мне в восстановлении аэродрома и подготовить его к приему самолетов.

Пока я мотался на своем «козле» в поисках трактора в соседних частях (благодаря своему бензину и отзывчивости командира части мне удалось заполучить на время 2 трактора), Серебряный не только подготовил волокушу из нескольких связанных между собой бревен, но и привел в порядок заброшенный каток. Мы сразу же приступили к укатке аэродрома, используя оба трактора.

Ночь была темная, как чернила. Крепкий мороз с сильным ветром затруднял работу. Несмотря на это, трактористы всю ночь не слезали с тракторов, таская тяжелую волокушу и каток из конца в конец аэродрома. Результата укатки в темноте не было видно, иногда казалось, что все наши усилия тщетны, и только сознание, что это нужно для дела, заставляло продолжать работу. К утру стало тише, ветер прекратился, и когда наступил рассвет, нашей радости не было границ. Мы увидели плотно укатанную полосу. Наш труд не пропал. Аэродром мог принять самолеты.