Лаг отсчитывает мили (сборник)
Шрифт:
— Пройдите вперед, старшина, — слышит Карпов. — Просека тут.
Не бредит ли лейтенант? Какая просека в такой чащобе? Но продирается через заросли. Нога вдруг не находит опоры. Старшина летит вниз. К счастью, неглубоко. Потер ушибленное колено. Водит вокруг руками. Канава. На четвереньках выползает из нее. Ощупывает перед собой землю. Жесткая трава. Глубокие колеи от колес. Дорога! Дальше опять канава. Прислушался — тихо…
Вернувшись, доложил. Лейтенант принял все как должное.
— Хорошо. За просекой сосновый
И снова старшина поддерживает лейтенанта. Подхватил за талию, чтобы легче было раненому.
В черной вышине пошумливают кроны сосен. Рядом что-то шепчет лейтенант. Старшина напрягает слух.
— Триста сорок семь… Триста сорок восемь… Триста сорок девять…
— Что это вы? — удивляется старшина.
— Шаги считаю. Не мешайте!
Делать нечего человеку! Может, так идти легче? Старшина тоже пробует считать, но быстро сбивается. А лейтенант все бормочет:
— Две тысячи… Один… Два… Три…
Под ногами начинает путаться густая трава. Она все выше.
— Приближаемся к ручью, — предупреждает лейтенант. — Небольшой, но илистый. Осторожно!
Ботинки погружаются в холодную трясину. Заплескалась вода. Старшина нагибается, черпает фуражкой, с наслаждением пьет пахнущую тиной влагу. Протягивает фуражку лейтенанту.
Выйдя на берег, дождались остальных. После освежающей «ванны» зашагали резвее. Похоже, лейтенант и впрямь дорогу знает.
— Вы уже были тут? — допытывается старшина.
— Нет, не приходилось. По карте запомнил. У меня зрительная память крепкая. Артиллеристу без этого нельзя.
Напрасно, пожалуй, плохо думал о нем. Мужик что надо. И артиллерист — лучше некуда. Сегодня старшина видел его в бою. Они прикрывали отход наших войск. Они — это лейтенант, старшина и два эскадренных миноносца. Эсминцы издалека, с моря, стреляли по врагу, лейтенант корректировал, а Карпов с помощью рации держал связь.
Остановить врага восемь корабельных пушек, конечно, не могли, но спесь ему поубавили. Добрая дюжина фашистских танков без движения застыла на шоссе.
Немцы остервенело долбили артиллерией покинутые нашими войсками окопы. Никак не могли понять, где скрываются так метко стреляющие орудия русских.
Снаряды падали и на холм, где в окопчике пристроились моряки-корректировщики. Комья земли летели им на головы. А лейтенант невозмутимо диктовал поправки в прицел корабельных орудий. Действовал он мастерски. То обрушивал огонь на машины, пытавшиеся проскочить по дороге, то накрывал пехоту на изрытой снарядами пашне.
Вражеские разведчики уже подползали к холму. Тогда-то и открылось, что моряки не одни. Захлопали на склоне высотки ручные гранаты, торопливо защелкали винтовочные выстрелы. Это вступило в бой стрелковое отделение, выделенное для охраны корректировочного поста. Солдаты не покинули боевых друзей!
Корректировочный пост и дольше бы продержался, да шальным осколком разбило
Тьма вокруг. Открыты ли, закрыты ли глаза — все одно. Бредут, спотыкаются бойцы. Молчат. Лейтенант шепотом считает шаги. А сам задыхается, шатается из стороны в сторону. Остановился, обняв дерево.
— Позовите сержанта.
— Сержанта к командиру! — кидает в темноту Карпов.
Призыв передается по цепочке. И вот уже рядом сдержанный басок:
— Сержант Голубцов явился по вашему приказанию!
— Скоро наши позиции, — говорит ему лейтенант. — Теперь ваше дело, пехота.
— Понятно, — отвечает командир отделения и строго приказывает — Сидоркин и Ротов! Разведать местность и проделать проход!
— Есть! — отзываются два голоса.
Лейтенант опускается на траву.
— Больно? — участливо спрашивает старшина.
— Голова кружится.
Карпову хочется сказать ему что-то хорошее, теплое, но не находит слов.
— Как ваше имя-отчество, товарищ лейтенант? А то воюем вместе — и совсем незнакомые.
— Меня Николаем Ивановичем зовут. А вас, товарищ Карпов, — Степаном Ефимовичем? Нынче вы молодцом работали. Не зря на корабле вас «снайпером эфира» величают. Надеюсь, к вашей медали скоро и орден прибавится.
Поперхнулся старшина. Откуда все известно лейтенанту? И про медаль. Ведь старшина еще не получил ее, только приказ о награждении зачитали.
— Вернемся на корабль, — продолжает лейтенант, — я письмо вашим родителям напишу. Они все еще в Ленинграде? Пусть порадуются старики за сына.
Изумленный, растерянный, старшина лишь вздыхает в темноте да мнет свою мокрую фуражку.
— Проходы готовы! — докладывает возвратившийся пехотинец. — Дайте мне руку, товарищ лейтенант.
— А где ваш напарник?
— Он пропустит нас и снова поставит мины. Нельзя лазейку оставлять — саперы после съедят нас.
Взявшись за руки, все идут за солдатом. Съезжают по песку в какой-то ров, карабкаются на насыпь.
— Стой! Кто идет? — раздается резко, как выстрел.
— Свои! Свои! — хором откликается десяток голосов.
— Это мы еще посмотрим, какие свои! — обещает дозорный и мягче: — Товарищ капитан, тут перебежчики заявились.
— Ах ты, вымболка дубовая! — не стерпел старшина. — Погоди, днем я тебе протру иллюминаторы, увидишь, какие мы перебежчики.
— Ну, ну! Я тебе посудачу! — Дозорный щелкнул для острастки затвором.
— Ведите их на КП, — доносится издали. — Там разберутся.
Дозорный командует:
— Следуй за мной!
Их долго ведут по добротной, в полный рост траншее. Наконец провожатый распахивает дверь. Лейтенант и Карпов первыми спускаются по скрипучим ступенькам. В обширном блиндаже сидят за столом несколько офицеров.