Лагерь
Шрифт:
– Не бойся, – раздался справа от меня глухой слабый голос.
Я взвизгнула и отшатнулась в сторону. В углу я заметила едва различимый силуэт человека.
– Кто вы? – спросила я дрожащим голосом.
– Антон, – с трудом выговорил незнакомец и зашелся ужасным кашлем.
Почему-то, когда мужчина назвал свое имя, страх тотчас отхлынул от сердца, и я сделала шаг навстречу, чтобы получше разглядеть его.
– Не бойся, – вновь вымолвил незнакомец.
Я подошла еще ближе. Мужчина сидел в углу, опершись на стену. Обмотанный по несколько раз в оборванное тряпье, измазанный в саже и земле, с закатанными
– Кто вы? Что вы здесь делаете?
– Антон, – во второй раз повторил мужчина.
– Вам надо к врачу.
– Мне нельзя.
Я стала понимать, кого я встретила. Сбежавший два месяца назад пленник, солдат Державы. Тогда провели массовый досмотр вдоль и поперек всего города, но никого так и не отыскали. Солдат сильно исхудал за это время. Кожа на лице была туго натянута на череп, руки безжизненно свисали к полу, а тело билось от сильного жара. Я села на корточки напротив него.
– Я вас не выдам, – произнесла я.
– Спасибо, – он впервые посмотрел точно на меня.
– Как вы выжили здесь?
– Ко мне приходил человек из этого дома. Но его давно не было, – ответил солдат.
– Держите, – я протянула ему несколько оставшихся после обеда печений, что лежали в кармане кофты.
Тонкими пальцами он взял печенье и в знак благодарности улыбнулся. Солдат стал медленно поедать угощение. У него в животе сразу громко заурчало.
– Довольный, – сказал он, добавив: – Как тебя зовут?
– Юля, мне пятнадцать лет.
– Большая. Мне двадцать четыре.
Солдат съел все печенье, аккуратно вытер рукавом губы и, склонив голову на бок, стал засыпать.
– Теперь я буду к тебе приходить.
Он открыл глаза, но ничего не ответил. Его измученный взгляд сам сказал мне спасибо.
– Но тебе надо спрятаться на время, – выговорила я и только потом задумалась о сказанном.
Скоро здесь должен был появиться Даник. Я не хотела, чтобы он видел солдата Державы. Я не верила, что мой друг способен молчать. Скорее, он тут же побежит в полицию или сразу к папе. Мой искалеченный войной мозг даже допускал мысль, что он лично убьет Антона прямо здесь на чердаке. И будет гордиться, что уничтожил своего первого державного солдата.
Я рассказала Антону о своем друге, о том, что мы договорились с ним посмотреть казнь на чердаке. На что он произнес:
– Вы будете смотреть казнь?
– Да.
– Зачем?
– Мы так решили, – не придумав ничего лучше, ответила я.
Оставшееся время до прихода Дани я занималась тем, что обхаживала своего нового знакомого. Я принесла ему большую бутылку воды из колонки, что стояла рядом с домом, обустроила новую удобную лежанку вдали от окна за стройматериалами, что должны были скрыть его от Дани и вообще от любого постороннего, кто сюда попадет. С огромным трудом я перетащила Антона, повесив его себе на плечи, в обустроенную лежанку. Волоча его, меня чуть не стошнило. От нового знакомого очень плохо пахло. Некая жуткая смесь из пота, мочи и даже плесени. Два месяца, проведенных взаперти, из бравого солдата сделали бомжа, готового в любой момент испустить дух.
– Прости, – догадываясь о своем состоянии, проговорил он, когда мы вместе с ним упали на новое место.
– Ничего. Мы все исправим. Ты, главное, до завтра дотяни. Я
– Хорошо, – укладываясь удобнее, сказал Антон.
– Сиди тихо. Мне надо уходить, – я коснулась его руки и убежала к окну, чтобы не вызывать у Даника подозрений.
Сев на балку под окном, я стала ждать прихода друга. В тот момент я задумалась о том, что для меня настало время, когда придется врать по-крупному. Для каждого наступает такой момент. У меня он настал в пятнадцать лет. С этой самой секунды у меня появилась тайна, цена которой – человеческая жизнь. И я не знала, наступит ли день, когда я смогу поведать кому-либо про Антона.
Я посмотрела с окна вниз. К площади подтягивались первые зрители. Они заходили за специальные ограждения с металлической крышей, располагающиеся по краям площади. Те, кому не хватало места, ютились рядом. Взрыв – дело нешуточное, и жертв, помимо пленника, никто не хотел. У высоких дверей Дома Правительства выстроились несколько шеренг военных, переминающихся с ноги на ногу. Среди них в первых рядах должен был стоять и мой папа, но на таком расстоянии лица смывались в желтые пятна, и я его не нашла.
Наверху послышались шаги. Обернувшись, я увидела печального и напряженного Даню. Он явно нервничал. Перешагивая через заросли мусора, он подошел ко мне и аккуратно приобнял, чего никогда ранее не делал.
– Страшно? – спросил он.
– Волнительно, – ответила я, хотя понимала, что все мысли были сейчас заняты новым знакомым, лежащим в полуобморочном состоянии в противоположном углу чердака.
Я прислушалась к тишине в надежде не услышать в ней кашля или стонов Антона.
– Куда ты смотришь? – спросил Даня, озираясь в сторону груды стройматериалов.
– А? Ничего, – я перевела взгляд на друга, – скоро начнется?
Ответом на вопрос стал возникший гул самолета. Сначала тихий, далекий. Потом звук сделался мощнее, гуще. Он принялся заполнять этот чердак, этот город. Охваченные любопытством и страхом, мы высунулись из окна. В безоблачном небе вдали виднелось железное распятье, увеличивающее свои размеры с каждой секундой. На площади военные выпрямились и по команде приставили ладонь к виску. Зеваки под железным навесом вытягивали шеи к небу. Самолет мчался к площади, разрезая свободный воздух нашей страны, чтобы дать понять, что мы зря радуемся собственному единству. Шум турбин уже заложил уши. Трепещущее сердце вдруг застыло, будто покрывшись коркой льда, и только смерть могла заставить его оттаять и заработать вновь. Смерть трех человек, еще недавно защищавших мой покой. Самолет снизился.
– Отсек открылся, – произнес Даник, не отрывая взгляд от железной могущественной птицы.
Три человека устремились вниз к земле, к родной земле. Я вскрикнула и зажала рот двумя руками. Пленные летели вниз, к голове и ноге каждого были прицеплены тяжелые металлические грузы. Это делалось, чтобы жертвы падали точно в назначенное место и не отклонялись порывами ветра. Люди летели вниз, словно мешки с ненужным грузом, словно балласт. По моим щекам градом потекли слезы. Зажимая со всей силы руками рот, я быстро глянула на Даню. Он перестал бояться. По крайней мере, я не видела того страха, что был в преддверии казни. Он смотрел будто завороженный, как смотрят дети на фокусника. Пленники уже пролетели половину пути.