Лахезис
Шрифт:
Взял папку в руки — исчезли и круги.
И тут до меня дошло. Мною элементарно манипулируют. Я — несчастная жертва какого-то неизвестного медицинского эксперимента, группа врачей-сволочей еще в роддоме вживила мне, а может, еще и Фролычу, в мозг электроды и с помощью специального оборудования влияет на мои мысли и действия. А сегодняшний Эдуард Эдуардович — он вовсе не тот Эдуард Эдуардович, который тогда встретился мне у подъезда на Нагорной, а его сын, просто очень похожий на своего отца, да и по возрасту вполне получается, что именно сын, так что у этих врачей-сволочей развита семейственность.
Мне
Эти манипуляторы почему-то недовольны тем, как я обошелся с папкой. Хотят, чтобы я ее еще раз просмотрел, и не отвяжутся, пока я этого не сделаю. Ну а что, собственно? Ничего от этого страшного не случится. Что-то я там пропустил для них очень важное. Вернее, как говорил Эдуард Эдуардович, важное для меня, но и для них тоже, иначе бы так не приставали.
Я снова вывалил содержимое папки на стол. Фотографии — пересмотрел все по второму разу. Письма — на всякий случай то, где про меня было, перечитал. Мироновские списки — от первой страницы до последней по второму разу, имен знакомых много. Перелистал старые сберкнижки — начислено-списано, начислено-списано. Ну и что? Конверт с протоколами — да, вот это я не смотрел, может, поэтому манипуляторы так взбесились. А что здесь может быть? Мероприятие. Присутствуют-отсутствуют. Кворум есть. Председатель, секретарь — меня нет нигде, только Фролыч, либо председателем, либо иногда секретарём. Почетный президиум. Повестка дня. Слушали-постановили.
Досмотрел последний протокол, поднял лицо к потолку и сказал громко:
— Отвяжитесь, гады.
Никто не ответил. Ни музыки в ушах, ни зарниц перед глазами.
Папку на всякий случай оставил на столе, стаканчик налил, выпил, сигаретку выкурил — а то вдруг опять привяжутся. Взял папку, отнес в коридор, постоял около нее, собираясь с духом, и сделал первый нерешительный шаг в сторону гостиной.
Тишина и темнота.
Сделал второй шаг, потом третий.
Ф-фу! Угомонились. Ну и на фига все это было нужно? Чего они добились? А может, они поняли, что я их раскусил, и теперь проводят что-то вроде экстренного ученого совета, пытаются придумать, как со мной дальше обходиться?
Короче говоря, я еще выпил, покурил, полежал в ванне и пошел спать. Может, час проспал, может — два, только вдруг вскочил, будто меня шилом ткнули, и сел в кровати. Не может быть! Этого просто не может быть, потому что такого не может быть никогда!
Помню, как у меня руки тряслись, когда я, не добравшись даже до гостиной, стоял в коридоре и листал протоколы комсомольских мероприятий. Вот. Протокол заседания регионального штаба студенческих строительных отрядов. Приглашенные — список. Председателем выбран — Кривчук какой-то. Секретарем — Фролов Г. П. Повестка дня. Слушали-постановили. Подпись — председатель. Подпись — секретарь Фролов Г. П., да это фролычевский иероглиф, его ни с чем не спутаешь.
И дата — шестнадцатое июля тысяча девятьсот…
Шестнадцатое июля. Совхоз «Чешковский».
Вот где он был в тот день, он был в Ставрополе,
Это ведь не он, а этот… как его… нуда! Жека Лякин был со мной в кузове, это его руку я оттолкнул, вот почему, когда Фролыч про это сказал, мне вроде как чей-то крик вспомнился смутно, а потом… что потом? Лякин всем про мою трусость рассказал, и меня хотели переизбрать… а кем я тогда был в отряде?… кем-то был, но ничего у них не вышло, а Фролыч про эту историю знал, конечно же, и вот сейчас эдаким сволочным образом мне ее выкатил, все извратив и подставив себя вместо Жеки Лякина.
Какой уж тут сон… эх, Фролыч, Фролыч…
Я долго отходил после этой истории. Папку ему через секретаря переслал, ни звонить, ни заходить не стал. Вскоре мне сделали то самое предложение, о котором он говорил, тут уж пришлось общение восстановить, потому что он был типа моим куратором. Если у меня вопросы возникали, то я должен был с ним согласовывать, а он говорил либо «да», либо «нет», а иногда ничего не говорил, потому что ему самому приходилось согласовывать. Бумаг всяких, распоряжений или чего-то в этом роде он никогда не подписывал, мы все устно решали, но это и понятно, потому что есть такая деятельность, где лишних следов лучше не оставлять.
Очень горько было, что испарилось вот это мое чувство к нему, ощущение его для меня единственности, я его увидел вдруг не таким, каким он мне всю жизнь представлялся, а таким, каким его Людка в это время уже воспринимала, разве что без ее ненависти. В моих глазах с него будто ореол какой-то слетел, будто был свет, который слепил, а теперь этот свет погас, и стало лучше видно, что нарисованную мною в детстве картинку он давно перерос, стал непохож на нее и живет своей жизнью, а не той, которую я для него вообразил.
Мы с ним на эту тему не говорили никогда, поэтому я не знаю, что он думал, что чувствовал, да и чувствовал ли. Да и заметил ли, что нечто изменилось, может, и не заметил. Про себя знаю. Дружба ушла, а осталось только то место, где она была. Так бывает, когда гостит у тебя какой-нибудь очень дорогой человек, а потом уезжает, но остаются кресло, в котором он сидел, книга, которую он не дочитал, забытая пачка сигарет. Кроссворд разгаданный. Что-то в этом роде. И вот ты с этими объедками прошлого живешь, не трогаешь их, газету с разгаданным кроссвордом не выбрасываешь годами; и дорогого человека, который уехал, объедки тебе не заменяют, конечно, но лучше уж с ними, чем совсем без ничего.