Лакомый кусочек
Шрифт:
Волосы Эйнсли обвисли и мокрыми прядями легли на плечи. Она улыбалась ему сквозь слезы — или капли пива, — дрожавшие на ее ресницах.
— Кажется, мы не знакомы, — сказала она.
— А мне кажется, что я с вами знаком, — сказал он, заботливо обтирая ей живот полосатым рукавом свитера; интонация этого замечания как будто намекала на скрытый смысл его слов.
Каким-то невероятным, чудесным образом вечеринка на этом не прекратилась; трещину, нанесенную ей сценой между Леном и Эйнсли, быстро устранили: кто-то подмел осколки разбитого стакана, кто-то вытер лужу на полу, и в гостиной уже опять звучали музыка и разговоры, и лилось вино, словно ничего и не случилось.
Зато кухня
Чистых стаканов на кухне не оказалось. Она взяла грязный, сполоснула его под краном и медленно, осторожно налила себе виски. Ею овладел полный покой, у нее было такое ощущение, словно она тихо плавает на спине в бассейне. Она подошла к двери и, прислонившись к косяку, оглядела гостей. «Я держусь! — сказала она себе. — Я пока держусь». Это удивляло ее и безмерно радовало. Гости по-прежнему веселились (однако она заметила, вглядевшись повнимательнее, что Эйнсли, Фишер и Лен исчезли, — интересно куда?); веселились, как это и принято на вечеринках; и она сама ничем не отличалась от прочих. И они поддерживали ее, потому что она плыла, она держалась на поверхности именно благодаря тому, что чувствовала себя одной из них. Какие они милые! Какие у них четкие лица, как точно очерчены их фигуры! Теперь Мэриан видела окружающих гораздо яснее, чем обычно, словно их освещал скрытый прожектор. Даже жены «мыловаров» ей нравились, даже Тревор, жестикулирующий одной рукой; и эта троица из конторы — Милли, смеющаяся в углу в своем блестящем бледно-голубом платье, Эми, не замечающая вылезшего из-под платья обтрепанного края комбинации… Питер тоже был среди них, он все еще держал фотоаппарат и время от времени поднимал его к глазам, снимая гостей. Он напоминал ей рекламу для кинолюбителей: отец семейства, изводящий многие метры пленки на увековечивание повседневной жизни своего дома; где найдешь лучший объект, чем смеющиеся лица друзей, поднятые стаканы, детишки, справляющие дни рождения.
«Вот кто он такой! — радостно подумала Мэриан. — Вот как проявилась наконец его натура!» Питер, подлинный Питер, скрытый от посторонних глаз, оказался вовсе не страшен: он оказался обыкновенным владельцем дачи и двуспальной кровати, мастером поджаривать мясо на углях во дворе. Кинооператором-любителем. И это я помогла ему проявиться, — подумала она, — помогла ему стать самим собой». Она глотнула виски.
Долго же пришлось ей искать Питера. Она вновь шла коридорами и залами времени — длинными коридорами, большими залами. Время, казалось, замедлило свой бег.
И вот, идя по одному из этих коридоров, она думала, каким будет Питер в сорок пять лет: с брюшком, надевающий по субботам мятые джинсы, чтобы работать в подвале. Образ был успокоительный. Нормальный уютный муж, занятый своими хобби.
В стене коридора появилась дверь; она открыла ее и увидела сорокапятилетнего, лысеющего, но все еще узнаваемого Питера, стоящего с вилкой и с большим ножом в руке в освещенном солнцем саду, возле решетки, на которой жарилось мясо. На нем был белый поварской фартук. Она поискала в саду себя, но не нашла, и это ее испугало.
«Нет, — решила она, — я вошла не в ту дверь. Должна быть еще одна, другая». И вот она увидела эту другую дверь — калитку в изгороди сада. Она пересекла лужайку, за спиной у неподвижной фигуры в фартуке и с тесаком в руке, и толкнула калитку.
Она снова очутилась в гостиной Питера, людной и шумной. Она стояла, прислонясь к косяку, и держала стакан. Людей она видела теперь еще яснее и четче, чем раньше, но как бы издали; они двигались все быстрее,
Вот Питер в роскошном черном костюме. В руках у него фотоаппарат. Но теперь оказалось, что это вовсе не фотоаппарат. Других дверей уже не было, а когда Мэриан, боясь отвести взгляд от Питера, попыталась нащупать за спиной дверную ручку, он прицелился; гримаса исказила его лицо и обнажила зубы. Вспышка ослепила ее.
— Не надо! — закричала она и закрыла лицо рукой.
— Что с тобой, детка?
Она взглянула. Около нее стоял Питер. Настоящий. Она подняла руку и коснулась его лица.
— Ты меня напугал, — сказала она.
— На тебя плохо действует спиртное, детка, — сказал он; в голосе его звучали и нежность, и раздражение. — Тебе пора бы привыкнуть к вспышке. Я фотографирую весь вечер.
— Ты меня сфотографировал? — спросила она, примирительно улыбаясь. Она почувствовала, как ее лицо расползается и рвется, как бумага; широкая рекламная улыбка облезает со стального щита: летят клочья, лоскутки, проступает металлическая решетка…
— Нет, я фотографировал Тригера, на другом конце комнаты. До тебя я еще доберусь. Только больше не пей, ты уже шатаешься.
Он потрепал ее по плечу и ушел.
Значит, на этот раз она уцелела. Надо уходить, пока не поздно. Она повернулась и поставила свой стакан на кухонный стол. На помощь ей пришла хитрость отчаяния: надо найти Дункана — поняла она; он скажет, как ей быть.
Она обвела глазами кухню, взяла стакан и вылила его содержимое в раковину: надо быть осторожней, не оставлять улик. Потом она подошла к телефону и набрала номер Дункана. Послышались гудки, но никто не ответил. Она положила трубку. В гостиной опять вспыхнул яркий свет и раздался хохот Питера. Не надо было ей надевать красное. В красном она — отличная мишень.
Она скользнула в спальню. «Только бы ничего не забыть, — думала она, — я сюда больше не вернусь». Раньше она часто представляла себе, какой будет их спальня, как она ее украсит, обставит, какие выберет цвета. Теперь она знала: спальня навсегда останется такой, как сейчас. Она разрыла груду одежды на кровати в поисках своего пальто и не сразу вспомнила, как же оно выглядит; в конце концов она нашла и надела его, в зеркало она не посмотрела. Который теперь час? Она поглядела на руку: часов не было. Конечно, ведь она сняла их и оставила дома, потому что Эйнсли сказала, что часы не соответствуют общему стилю ее наряда. В гостиной Питер, перекрывая шум, крикнул:
— А теперь — групповой снимок! Располагайтесь ближе друг к другу!
Надо было спешить. Как незаметно пересечь гостиную? Она сняла пальто, свернула его, сунула под мышку, рассчитывая, что красное платье послужит ей надежным камуфляжем, поможет слиться со средой. Держась возле стены, она стала пробираться к двери сквозь гущу гостей, ныряя за спасительное прикрытие спин и юбок. Питер командовал на другом конце комнаты.
Она выскользнула в коридор, остановилась — чтобы надеть пальто и вытащить свои сапоги из груды ампутированных ног, попавших в газетную ловушку, — и стремглав бросилась вниз по лестнице. На этот раз он ее не поймает — она ему не дастся. Стоит позволить ему догнать ее и нажать на спуск, и она навсегда окаменеет, застынет навеки в той позе, в какой ее настигнет щелчок затвора.