Ламетри
Шрифт:
Вместе с развитием видов эти доводы обосновывают единство живой природы.
Глава V
Человек-машина
Вопреки утверждению некоторых его интерпретаторов не в человеке видит Ламетри ключ к пониманию окружающего нас мира, а, напротив, исходя из знаний о различных областях этого мира, он исследует человека, выясняет его место на «лестнице природы».
Регулярный характер питания, дыхания, размножения растений, говорит философ, обеспечивается особыми образованиями; называя их перипатетическим термином «растительная душа», он лишь подчеркивает, что это — часть тела растения, управляющая «всем механизмом размножения, питания и роста» (2, 78). Указывая, что саморегуляция многих жизненных процессов имеет место и у растений, и у животных, Ламетри выдвигает гипотезу (подтверждаемую современной наукой), что в обоих случаях эту саморегуляцию
Резко выступая против взгляда, что животные лишены способности чувствовать, Ламетри вслед за Монтенем и Бейлем заявляет, что с таким же основанием можно было бы отрицать способность чувствовать у людей: «…я не имею иных доказательств чувств других людей, кроме знаков, которые они мне подают» (там же, 74), но не менее красноречиво говорят о чувствах животных знаки, подаваемые ими. С другой стороны, поведение ребенка, еще не научившегося говорить, показывает, что его переживания ничем не отличаются от чувств животного. Говоря о «смехотворности» «нелепой теории», что «животные — простые машины», Ламетри публикует специальную работу «Животные— большее, чем машины». Дидро дословно повторял Ламетри, когда четверть века спустя писал о животном: «Станете ли вы утверждать вместе с Декартом, что это — простая машина подражания? Но над вами расхохочутся малые дети, а философы ответят вам, что если это машина, то вы — такая же машина» (16, 150).
Изучая труды исследователей анатомии мозга животных и человека Уиллиса, Ланчизи, де ла Пейрони, Ламетри констатирует, что органом, посредством которого животное воспринимает впечатления из внешнего мира и само на них реагирует, является известная часть мозга («чувствующая душа»). «Множество опытов показало нам», что животное воспринимает ощущения «в мозгу, так как, когда эта часть тела значительно повреждена, животное лишается чувств, способности различать и познавать. Все части тела, находящиеся выше ран и перевязок, сохраняют связь между собой и мозгом; чувствительность теряется ниже, между перевязкой и конечностями» (2, 80). Впечатления, полученные из внешнего мира, передаются по нервам от органов чувств в мозг, и по нервам же передается от мозга толчок, приводящий в движение какую-то часть тела, если движение совершается произвольно.
Чем беднее мир чувств животного, чем менее оно понятливо, тем меньше его мозг. На низшей ступени этой лестницы находятся насекомые (к ним в XVIII в. относили всех беспозвоночных), выше — рыбы, затем — птицы, четвероногие и, наконец, человек. «В общем и целом форма и строение мозга у четвероногих почти такие же, как у человека… лишь с той существенной разницей, что у человека мозг в отношении к объему тела больше, чем у всех животных, и притом обладает большим количеством извилин» (там же, 203). Философ отмечает два наблюдения Уиллиса: что существует большое сходство между мозгом птиц, щенят и детей и что одна часть мозга, очень развитая у человека, последовательно уменьшается у обезьяны и ниже ее стоящих животных.
Нервные волокна, пишет Ламетри, — это трубочки, содержащие идущие один за другим шарики и нервный сок; и то и другое он именует «животными духами». Когда орган чувства испытывает воздействие извне, толчок поступает в окончание нервного волокна, прикрепляющегося к этому органу. В нервном волокне при этом «первый шарик с той же быстротой, с какой он получил толчок, должен передать его последнему и, так сказать, вталкивать его в душу, пробуждающуюся при этом ударе молотка и получающую более или менее сильные впечатления в зависимости от силы получаемого ею толчка» (там же, 86). Когда же толчок посредством «животных духов» (шариков), «скачущих галопом при малейшем указании воли», передается от мозга («души») к частям тела, животное совершает телодвижения.
Механицизм такой трактовки нервной деятельности бросается в глаза, но в XVIII в. иной трактовки не могло и быть.
Следуя выдвинутой Декартом идее рефлекса, Ламетри пытается нащупать анатомо-физиологические основы нервной деятельности, общие для животных и человека. Не только строение и функции нервов и мозга одинаковы у нас и у животных, у них и у нас органы чувств тоже имеют одинаковое строение и одинаковые функции. Эксперименты говорят, что «у каждого чувства есть свой особый маленький департамент в мозговой ткани» (2, 90): один участок ее воспринимает зрительные впечатления, другой— слуховые и т. д. Когда нерв передает определенному участку коры мозга действие, полученное органом чувств извне, этот участок испытывает определенное ощущение. Ламетри называет часть мозга, к которой подведены идущие от органов чувств нервы, «чувствилищем», или «чувствующей
Накопленный учеными материал, говорил Ламетри, не оставляет сомнений, что носителем способности чувствовать и у животных, и у людей является один и тот же орган — «чувствилище», «чувствующая душа», материальность которого у животных никто не оспаривает. Но «кто искренно может поверить в то, что материальное во всех одушевленных телах перестает быть таковым у человека?» (там же, 180). И сходство функций мозга, нервов животных и людей (аналогия), и сходство строения и происхождения этих органов у них и у нас (гомология) говорят за то, что носитель способности чувствовать в обоих случаях телесный, материальный.
Но человеческое сознание — это прежде всего мышление. Не только теологи, но и Декарт, Мальбранш, Лейбниц, Вольф настаивали на том, что носительница мышления — «разумная душа», «мыслящая субстанция» — нематериальна, непротяженна. Среди последователей этих философов были и такие, которые готовы были допустить материальность, телесность органа — носителя способности чувствовать в человеке, но решительно отрицали материальность носителя человеческой способности мыслить — «разумной души».
Отношение Ламетри к этой точке зрения вытекает из его понимания познания. Ощущения — исходный пункт и краеугольный камень гносеологии философа. Воздействие внешних предметов всегда вызывает у нас ощущения, за исключением случаев, когда эти воздействия настолько сильны, что растягивают или разрушают нервы (причиняя боль), или когда они так слабы, что вовсе ощущений не вызывают. (Это — зародыш учения о нижнем и верхнем порогах чувствительности, учения, которое было разработано Э. Вебером и Г. Фехнером лишь в XIX в.) Ламетри доказывает и обратную теорему: любое ощущение в конечном счетевызывается воздействием внешнего мира; в ряде случаев непосредственной причиной ощущения является не действие внешнего предмета, а изменения внутри нашего тела, но они оказывают на мозг такое же действие и сами имеют более отдаленную внешнюю причину.
О том, в чем заключается содержание ощущений, лучше всего, по мнению философа, говорит исследование глаза. Поставив предмет перед отверстием зрачка глаза, извлеченного из тела животного, мы видим на сетчатке отражение этого предмета. Воспринимаемое нами изображение предметов — это «пропорционально уменьшенный снимок световых лучей, исходящих от этих предметов», «тончайший отпечаток». То же происходит, когда мы слышим, осязаем, обоняем: все ощущения — своеобразные отражения предметов, вызывающих эти ощущения. Воспринимающая их часть мозга («чувствующая душа»), «различая отдельные модификации… приводящие ее в движение… различает разные предметы, вызывающие их. И это различение, когда оно ясно… дает ей точные, ясные и очевидные знания» (2, 85; 112).
Ощущение субъективно — известное переживание, а объективно — отражение вызвавшего его предмета, его отпечаток в мозге. Если воздействия предметов достаточно сильны или происходили часто, мозг в течение известного времени сохраняет их отпечатки, и они размещаются в ткани мозга в том же порядке, в каком в свое время были получены соответствующие впечатления. Этим объясняется феномен памяти. «Она, по-видимому, зависит от того, что телесные впечатления мозга, являющиеся следующими друг за другом отпечатками (traces) идей, оказываются смежными, а потому душа не может обнаружить ни одного из этих отпечатков, или идей, не вспомнив других, имеющих обыкновение выступать с ним вместе» (там же, 96). «Следы» (выражение Ламетри) воздействий предметов занимают в мозге «отдельные территории, но сохраняют при этом определенный порядок», и если впечатление (полученное извне или от внутренних органов) оживляет один такой «след», то оживают и соседние с ним «следы». Подтверждением такого понимания памяти, пишет Ламетри, являются его наблюдения над пациенткой, которая в результате «ослабления у нее волокон мозга», вызванного апоплексическим ударом, забыла большую часть того, что знала, даже алфавит. Память у нее стала восстанавливаться лишь параллельно с «укреплением ослабевших волокон». В памяти философ видит частный случай ощущения. «Когда мы чувствуем, что раньше уже имели идею, подобную той, какая в настоящее время приходит в голову, мы называем такое ощущение памятью»(там же, 98). Эта формулировка почти дословно была повторена через четыре года Кондильяком в «Трактате об ощущениях» (см. 19, 49).