Лапочка для Демона

Зайцева Мария

Питер меня проверяет, я проверяю Питера.

А ведь мы с детства друг друга знаем.

Что говорить о Кирсане, человеке со стороны, затесавшемся в наше с Питером плотное общение.

Разве я не проверял Кирсана, разве не взламывал системы архивов, чтобы посмотреть, что. Это человек.

Чистый, кстати, несмотря на убийства.

Но здесь ничего удивительного.

Кирсан бывший военный, и он убивал. Поэтому с таким интересом и спрашивает, делал ли я это. Могу ли я убить человека. Он может. А вот я бы не хотел проверять

себя на прочность.

Я бы не приехал к Кирсану, никогда. Тем более с Лисенком. Но вот тут мой промах, и очень сильный.

Я умею воевать в сети. Ох, тут мне равных нет. Серьезно. Что-то ломануть, хакнуть, вывести данные, подменить данные, проверить на прочность, организовать атаку… Это все легко.

Я умею драться. Один на один. Один на толпу. Умею. В прямом противостоянии, когда все видно, когда все враги твои противники вот они, их можно просчитать, можно предугадать их действия.

И я совершенно не умею бороться с системой. Именно такой, в которой летает, как в своей стихии, Беркут. Ему легко. Он лишь винтик в структуре. Знает многих, его знают многие. За него встанут. За него подтянутся. Потому что, если он утонет, то… То полетит причинно-следственная связь, потеряются бабки, порушатся контакты и так далее.

С системой сложно воевать. Одному.

Винтик системы можно победить, только если ты тоже винтик. Только более крупный. Или имеешь выход на более крупный винтик. На узел.

Во всех других вариантах тебя задавят.

И не важно, спрячусь ли я у Кирсана на два года, что само по себе смешно, начну ли выслеживать Беркута с свдшкой по крышам, что тоже смешно… Ему даже мои хакерские штучки побоку! Он все зоны доступа для меня!

А вот я для него доступен. Мои родные доступны. Моя Ириска доступна.

Я мог бы попробовать пожаловаться матери, отчиму или дядьке. Принести, как говорит, Кирсан, говно им на порог.

Но, сука, мне тридцать три!

Тридцать три!

Хватит уже прятаться от мира в теплой норке!

И, если ради этого мне нужно будет привлечь человека, который знает систему лучше меня, который может помочь.

Я смотрю на Кирсана, так и не ответившего на мой вопрос, поджимаю губы, прикидывая, что именно буду говорить.

Ну что, Демон, погнали? Помашем крыльями?

— Смотри, какой расклад, шепчу я, стараясь говорить строго и не съезжать с темы, а еще лучше, если Кирсан начнет меня подкалывать, смотреть на него, как на последнего идиота. Беркут отморозок. Значит у него до хрена врагов. Враг моего врага мой друг. Это лажово, Но как вариант… На его место наверняка многие метят, надо только поискать. Я могу. Кроме этого, я по своим каналам могу дополнительно накопать что-то палевное, зашкварное для него. И воспользоваться этим. Допустим, я задумчиво смотрю мимо Михалыча, с каменной рожей попивающего настоящее французское вино и периодически разглядывающего, как оно стекает со стенок его фужера.

— Вот

врешь, ты Ольгович, оригинал. Отличное винцо. Лениво бубнит он, делая вид, что вообще меня не слушает.

А значит, все нормально. Слушает, значит. И тоже соображает.

— Допустим, столкнуть его с кем-то, добавляю я осторожно. Истины-то прописные, Но поддержит ли Кирсан? Он наверняка знает больше, чем говорит, солдафонская рожа.

— Он сам сталкивается, кивает Кирсан. И ты безусловно прав. Только один в поле не воин, а торчащий гвоздь, который первым получит молотком по шляпке. И ты сейчас как раз высунулся.

— Помоги мне.

Это я сказал? Это мой рот сказал. Я бы не сумел. Меня корежит, выворачивает изнутри.

А потом становится спокойно. Я, кажется, переступаю черту, за которой не один. Прошу о помощи. Протягиваю руку.

Впервые за хрен знает, сколько лет.

— Повтори, спокойно отвечает Кирсан, хочу с вином просмаковать.

— Был бы я один, даже не пришел. Я боюсь, что любая ошибка приведет к ее смерти. А какая у нее будет смерть, ты сам мне только что говорил. Ради Иры.

Я говорю чистую правду, Но тут главное подача. Она у меня интуитивная, Но верная. Я с этим Кирсаном психологом стану. Он оставляет свое чертово вино в покое и становится еще серьезнее.

Защищать. Это функция, которую из Кирсанова не выжечь. Ради женщины. Это то, что его мучает до сих пор. Не все он успел сделать ради своей женщины. Жена его умерла. Он не смог спасти. И. Это мучает до сих пор.

Он перестает выпендриваться и замолкает на время, глядя куда-то вглубь духовки.

— Сделаешь, как я прикажу, выживете. Нет, звони дяде.

— Говори, сука, ну вроде все по моему плану идет.

— Ночью сегодня на моей машине уезжай в ее город и живите в квартире Лады Леонидовны.

— Вино не с наркотой? злюсь я. В том городе, где она кредит взяла? Я там должен отсиживаться?

— Та конторка, что Ирине Анатольевне кредит выдала, на кладбище в полном составе. У Беркута война. Там у него людей не осталось, его из региона выперли. Зато здесь даже отчим депутат тебя не защитит, и моя квартира ненадолго. К тому же, он не всесильный, хотя судя по твоей роже, ты думаешь иначе. Никто вас не обнаружит. Потеряли в Москве, здесь и искать станут. Но недолго. Дай мне неделю, Беркут забудет о тебе, не до тебя станет.

— Ошибаешься. О семье не забывают, я откидываюсь на спинку стула и кручу пальцами салфетку. Странно, что он не пытался отомстить моей матери.

— Ты так думаешь?

Я ошарашенно поднимаю на Кирсана глаза.

— Я чего-то не знаю?

— Конечно, кивает он, Но. Это твоя мать должна рассказать, я не имею права.

— Да, соглашаюсь я и слышу громкий смех Лапочки. Невольно сам усмехаюсь.

— Чай попьешь и нахер из моего дома. У меня пацан в нее влюбился, не хватало еще травмировать и без того хрупкую психику.