Лара моего романа: Борис Пастернак и Ольга Ивинская
Шрифт:
К концу 1992 года вышел советский пятитомник собрания сочинений Пастернака, где имелись кое-какие формальные комментарии к стихам поэта. Знаменитые стихи 1947–1960-х годов комментировались сухо и серо, на что я посетовал Ивинской.
— Откуда им знать о реальной жизни Бориса Леонидовича, которая отразилась в его стихах? — ответила она. — Вторая книга романа, стихи и переводы 50-х годов передают взлеты, бури и противостояние власти в нашей с Борей жизни и любви. Борис Леонидович всегда хотел сам написать комментарий к своим стихам и переводам. Он жаловался, что предисловие к переводу «Фауста» ему категорически запретили сделать. Сборник его стихов 1957 года, к которому Боря готовил интересный комментарий, запретили к изданию из-за скандала с романом. Боря говорил мне: «Как можно понять появление второй части стихотворения Лермонтова памяти Пушкина, если не знать, что стихотворение „На смерть поэта“ („Погиб поэт, невольник чести“) вызвало при дворе царя насмешки и подлый наговор в адрес Натальи Николаевны? „Она недолго задержится во вдовушках, быстро выскочит замуж“ — такую мерзкую сплетню привез Лермонтову с царского двора придворный повеса. Лермонтов в гневе прогнал его и написал вторую, резкую часть стихотворения: „А вы, надменные потомки… Вы, жадною толпой стоящие у трона, / Свободы, Гения и Славы палачи…“ За этот протест царь сослал Лермонтова на Кавказ, на смерть. Боюсь, что после моей смерти и тебя, Олюшка, будут преследовать сплетни и наговоры. И найдется ли новый Лермонтов, который защитит тебя?» Так печально заключил наш разговор Борис Леонидович [16] .
16
На
Позже Митя показал мне стихотворение Галича «Памяти Живаго» с указанием «Посвящается Ольге Ивинской». Реабилитация Галича произошла в 1988 г., когда его посмертно восстановили в Союзе писателей и Союзе кинематографистов. Как я заключил, слушая рассказы Мити, Галич и Ольга Ивинская — это большая увлекательная история, которую теперь может описать только Ирина Емельянова, дочь Ольги Ивинской.
В одной из бесед Ивинская говорила, какой болью стала для Пастернака гибель Марины Цветаевой:
Он сокрушался, что не смог убедить Марину в начале войны 1941 года переехать с Муром [17] жить к нему в Переделкино. Марина сказала Боре, что подумает над его предложением, но внезапно сорвалась и уехала с сыном вместе с эвакуировавшейся группой семей писателей. Борис Леонидович успел приехать на речной вокзал, чтобы проводить ее [18] . Он рассказывал, что после возвращения из Франции Цветаева жила в чудовищной обстановке в Болшево [19] , под надзором органов. Встречался он с ней тайком. Она совсем не могла писать стихов, и он искал ей работу по переводам, для заработка: Алю и Сергея арестовали, она же с Муром металась по комнатам и углам в поисках пристанища. В то время Зина запретила Борису Леонидовичу приютить Цветаеву у них, заявив: «Ты хочешь, чтобы нас с Ленечкой тоже арестовали, когда придут за ней?» [20] Он бы пошел на это, но Марина категорически отказалась, позволив ему оказывать ей только материальную помощь. К началу 1941-го у нее как-то наладился быт, были заказы на переводы, но мрак неизвестности об участи мужа и дочери тяготил ее и держал в остром напряжении. «Она советовалась со мной, кому написать прошение за мужа и дочь. Я сказал ей, что всеми жизнями распоряжается только Сталин, писать надо ему. Марина резко заявила, что Сталину никогда не будет писать, так как она его не выбирала вождем. Послала прошение на Берию, но никакого ответа не последовало. Казалось, поэзия ее покинула навсегда, и вдруг весной 1941-го по Москве распространилось удивительное стихотворение „Ты стол накрыл на шестерых“. Это был ее последний шедевр — ответ на предательство Арсения Тарковского [21] . А ведь об этой истории мало кому известно», — закончил наш разговор о важности комментариев к стихам Боря.
17
Эфрон Георгий Сергеевич, сын Марины Цветаевой, которого в семье называли Муром.
18
Об этом пишет в своих воспоминаниях поэт Виктор Боков, приехавший вместе с Пастернаком проводить Цветаеву. Она с сыном уехала в эвакуацию на теплоходе 8 августа 1941 г., а 31 августа 1941 г. покончила с жизнью в захолустном городке Елабуге на берегу Камы. Могила ее неизвестна, стоит лишь камень с надписью: «В этой стороне кладбища похоронена Марина Цветаева».
19
В Болшево находился поселок НКВД, где содержали мужа Цветаевой Сергея Эфрона.
20
Это нежелание Зинаиды Николаевны помочь Цветаевой привело к разрыву Пастернака с женой в начале 1941 г. В апреле 1941-го Пастернак написал в Ленинград сестре О. Фрейденберг: «Главное мое недовольство — зря потраченной жизнью и собою. Мне опять захотелось сломать и по-иному сложить свою жизнь. Полтора месяца назад я поссорился и расстался с Зиной. <…> Я снова преобразился и снова поверил в будущее».
21
Актриса МХАТа Нина Яковлева в своих воспоминаниях о Цветаевой описала эту историю: «Они (Марина и Арсений. — Б. М.) познакомились у меня в доме. <…> Встретились, взметнулись, метнулись. Поэт к поэту. В народе говорят: любовь с первого взгляда. <…> По традиции в Доме литераторов каждую весну устраивается книжный базар. Так было и весной 1941 года. Мне нездоровилось. Марина пошла одна. Она вернулась вне себя от гнева. Поэт был не один. Он не подошел к ней. Даже не поклонился. Будто даже знакомы небыли… Это была их последняя встреча» ( Яковлева Н.Она существовала как-то над жизнью… // Марина Цветаева в воспоминаниях современников: Возвращение на родину. — М.: АГРАФ, 2002. С. 100–104).
Конспектируя наши беседы, я записал подробные комментарии Ивинской к более чем 40 стихотворениям и переводам Пастернака, узнал о ярких и забавных эпизодах из жизни Бориса Леонидовича и Ольги, отразившихся в строках известных стихов. «Борис Леонидович был всем смыслом и праздником моей жизни», — говорила мне Ольга Всеволодовна. В стихотворении, которое осталось в день ее ареста 6 октября 1949 года на листе, заправленном в пишущую машинку, Ольга написала Борису Пастернаку: «С рожденья — все твое!»
Неожиданным стал рассказ Ивинской о том, что посвященное ей стихотворение «Зимняя ночь» («Мело, мело по всей земле…») хорошо знал Сталин.
Об этом она услышала от Александра Фадеева, сталинского генсека Союза писателей. Фадеев рассказал Ивинской также о причине инфаркта, случившегося у Пастернака в конце 1952 года. Разговор произошел в самом начале мая 1956-го во время случайной поездки Ольги Всеволодовны с Фадеевым на машине из Переделкина в Москву [22] .
22
Ивинская рассказывала, что тогда Фадеев сильно пил: из лагерей возвращались десятки выживших реабилитированных писателей, репрессированных в годы сталинского террора. Под многими списками расстрелянных и осужденных стояла — по требованию кровавого хозяина — подпись Фадеева. 13 мая 1956 г. Фадеев застрелился на своей даче в Переделкине. На прощании в ЦДЛ перед его гробом Пастернак сказал: «Так Фадеев себя реабилитировал».
Ивинская особенно подробно говорила о стихах из тетради Юрия Живаго. Оказалось, что волнующая «Разлука» возникла под впечатлением от их встречи с Пастернаком в Измалкове в июне 1953-го, когда поэт на самом деле укололся о невынутую иголку. Мой неожиданный пассаж по поводу стремительного стихотворения под названием «Ветер» («Я кончился, а ты жива…») вызвал удивительный рассказ Ольги Всеволодовны об истории его рождении и настоящем названии. Тогда же она объяснила причину возникновения частых трафаретных названий «Ветер», которые Пастернак давал многим своим стихам.
Комментарий Ивинской к стихотворению «Недотрога» расширил Митя. Он помнил, как «Недотрога» стала предметом нешуточной борьбы нескольких поклонниц Пастернака, требовавших даже от Ольги Всеволодовны признать их адресатами этого стихотворения.
Ивинская ответила и на вопрос, почему величественная «Рождественская
Услышал живые комментарии к знаменитому циклу стихов «Когда разгуляется». Оказалось, что стихотворение «Ева», как и ранее написанный «Хмель», были связаны с яркими летними картинами: ракиты, невод и купальщицы на берегу Самаринского пруда в Измалкове, где Ольга и Борис часто прогуливались. Суть «Четырех отрывков о Блоке», в очередной раз названных «Ветер», хорошо прокомментировал поэт В. Корнилов, встречавшийся с Пастернаком: «Эти стихи написаны Пастернаком в защиту своей любимой женщины. Гений сам выбирает себе героинь».
Ивинская рассказывала, что, написав стихи о Блоке, Борис Леонидович стал говорить о Пушкине: «Мне всегда казалось, что я перестал бы понимать Пушкина, если бы он нуждался в нашем понимании больше, чем в Наталии Николаевне» [23] .
В осенних стихах измалковской поры звонко отозвалось утреннее петушиное многоголосье, которое поэт слышал у Ольги на кузьмичевском дворе. Здесь же он пил «горячий кофе по утрам», перед тем как идти на Большую дачу. Ольга Ивинская подтвердила мою догадку о том, памятником какой дороге стало ажурное стихотворение Пастернака «Дорога». Непонятная мне ранее связь потока писем, обрушившихся на Бориса Леонидовича после выхода в свет романа, с «кошачьими и лисьими следами» объяснилась привязанностью Ольги к умным урчащим красавицам, которых она спасала и оберегала в кузьмичевском доме в Измалкове. Об этом подробно рассказывала мне и приезжавшей из Германии моей доброй знакомой по Цветаевским кострам Лилии Цибарт давняя жительница Измалковской деревни, соседка Кузьмича Нина Михайловна [24] .
23
Символично звучат эти слова на фоне утверждений советских пастернаковедов о том, что Пастернак встречался с Ивинской только из сострадания, о ее пагубном влиянии на творчество поэта, об ее алчности, дворянской и антисоветской сущности и т. п. В секретной записке КГБ, направленной в феврале 1959 г. в ЦК КПСС, докладывалось: «В результате наблюдения за Пастернаком установлено, что ряд лиц из числа его близкого окружения <…> подогревает озлобленность Пастернака. К числу таких лиц относится сожительница Пастернака Ивинская О. В. <…> из дворян, характеризуется как умная, но морально разложившаяся женщина. <…> Ивинская не прочь эмигрировать с Пастернаком за границу <…> высказывает антисоветские настроения. Пастернак находится под ее большим влиянием» (цит. по: «А за мною шум погони…»: Борис Пастернак и власть: Документы: 1956–1972. — М.: РОССПЭН, 2001. С. 186).
Многие секретные документы из архива ЦК КПСС и КГБ о действиях советских властей и слежке за Пастернаком и Ивинской впервые были опубликованы в 1994 г. во Франции. Об этом рассказала Ирина Емельянова на радио и по телевидению в январе 1998 г. в интервью по поводу провокационной статьи журналистки Н. Дардыкиной, очерняющей Ивинскую. Эта заказная статья вышла в ноябре 1997 г. в газете «Московский комсомолец» перед заседанием Савеловского суда в Москве по делу «архива Ивинской». В России эти секретные документы были опубликованы только в 2001 г., когда Савеловский суд отнял у детей Ивинской ее архив (см.: Там же).
24
Отец Нины Михаил Кузнецов (впоследствии прошедший Великую Отечественную войну) и три его сестры после раскулачивания их родителей в 30-х годах остались жить одни в сарае возле кузьмичевской избы. В 50-х им помогали выживать Пастернак и Ивинская. Ольга оформила к себе на работу в доме одну из сестер, также по имени Ольга. Нина Михайловна с благодарностью говорила, что это помогло «тете Оле» с возрастом получить официальную пенсию. С 1953 г. Ивинская несколько лет писала письма в разные инстанции и добилась посмертной реабилитации семьи Кузнецовых. Она вспоминала, что Пастернак постоянно приходил в старый домик к сестрам, активно участвовал в подготовке этих писем и был очень рад реабилитации. «Олюшка, тебе это зачтется. А твой свет и доброта отразились в образе Лары», — говорил он Ольге. Затем Ивинская долго боролась за предоставление сестрам как семье репрессированных квартиры. И победила: им выделили квартиру в г. Одинцове Московской области. У Ирины до сих пор сохранились материалы переписки, которую вела Ивинская, отстаивая права семьи Кузнецовых.
От Ивинской я узнал о причинах появления в стихотворениях 1956 года «Проблеск света» и «Когда разгуляется» мольбы поэта за благополучие в судьбе дорогого ему человека. Этим человеком был талантливый писатель Варлам Шаламов (1907–1982), прошедший через ад колымских лагерей. Любовь Шаламова к Ивинской, вспыхнувшая еще в 30-х годах, когда они вместе работали в редакции журнала, и преклонение перед гением Пастернака привели его к горькому решению прекратить с июля 1956 года поездки в Измалково: узнав о любви Бориса и Ольги, Шаламов наступил на горло собственной песне [25] .
25
После возвращения из лагеря Шаламов жил за 101-м километром, на станции Решетниково Ленинградской железной дороги, работал на торфоразработках в поселке Туркмен. Весной 1956 г., после письма к Ольге, он стал в Измалкове желанным гостем и интереснейшим собеседником, высоко ценимым Пастернаком. Увлекательная переписка Пастернака с Шаламовым началась за несколько лет до его возвращения из концлагеря, до встречи с Ольгой в Москве весной 1956 г. Об этом пишет Ирина в своей книге «Легенды Потаповского переулка».
В июне 2007 г. Ирина сообщила мне любопытную подробность: случилось так, что Шаламов написал литературный реферат, который нужен был ей для поступления в Литературный институт. Весной 2007-го, в год 100-летнего юбилея Шаламова, Ирина передала этот реферат для публикации в журнале «Грани».
Лесной пейзаж, лежавший у Пастернака «под ногами» ранней весной, когда он направлялся коротким путем с Большой дачи к Ольге, появился в строках стихотворения «Весна в лесу». Картины природы, которые наблюдали Пастернак с Ольгой на прогулках летом 1957-го в старинном имении Трубецких во время лечения Бориса Леонидовича в санатории «Узкое», остались в стихах «Липовая аллея» и «Деревья, только ради вас». К последнему шедевру Пастернака, запоздавшему в тетрадь Юрия Живаго, относил Вадим Козовой [26] стихотворение «Единственные дни». Его Пастернак привез в марте 1959 года из тбилисской ссылки в дар Ольге.
26
Козовой ВадимМаркович (1937–1999) — муж Ирины, поэт, эссеист и блистательный переводчик с французского. В 1957 г., будучи студентом истфака МГУ, он был арестован в составе «группы Краснопевцева» и стал узником советского концлагеря, где и познакомился с Ириной. Козовой награжден редким для российского гражданина французским Орденом литературы и искусства. Подробнее о Козовом см. в разделе Приложения.
Из этой ссылки, куда Бориса Леонидовича срочно вывезла самолетом Зинаида Николаевна 20 февраля 1959 года [27] , Пастернак, тоскуя в разлуке, ежедневно отправлял Ольге письма. Письма получала в Москве Ирина и пересылала маме в Ленинград. В письме от 26 февраля Пастернак пишет: «Олюша, дорогая моя, моя золотая, родная Олюша! Как я по тебе соскучился! <…> Олюша любушка, золотая моя и мой ангел! <…> Мне нечего тебе рассказать. Что я тут делаю? Главным образом — скрываюсь». Все эти письма приводит Ольга Ивинская в своей книге.
27
Ивинская говорила мне: «Борис Леонидович не хотел уезжать из Переделкина, но Зинаида по настоянию властей увезла его из Москвы, чтобы исключить возможность встречи с приезжавшей в феврале 1959 г. в Москву английской правительственной делегацией. Боря рассказал после возвращения, что вновь, как и в дни нобелевской травли, возникла угроза исключения Лени из университета в случае, если отец встретится с членами делегации».
В воспоминаниях Зои Маслениковой есть запись ее разговора с Пастернаком 19 февраля 1959 г.: «Я с вами заодно и прощаюсь, завтра я улетаю в Тбилиси. Предстоит приезд правительственной делегации (английской), и все, особенно жена, настаивают, чтобы я уехал, а мне не хочется». Тогда во всем мире шла волна возмущения жестокостью советских властей, травивших Пастернака, «как зверя в загоне». Новая волна в защиту Бориса Леонидовича поднялась после публикации в Англии 11 февраля 1959 г., к 69-летию поэта, его стихотворения «Нобелевская премия».