Лара моего романа: Борис Пастернак и Ольга Ивинская
Шрифт:
23 января 1961 года международный ПЕН-клуб обращается в Союз писателей СССР с письмом на имя Суркова: «В связи с сообщением об осуждении Ольги Ивинской и ее дочери [49] ПЕН-клуб и Общество писателей Лондона настоятельно просят Вас настаивать на немедленном опубликовании материалов процесса».
Сурков отвечает: «Нам странно, что международный ПЕН-клуб так поспешно и решительно выступает в защиту обыкновенных авантюристок, не имеющих никакого отношения к литературе, не потрудившись даже узнать, кто они, кем и за что осуждены».
49
Закрытый суд над Ивинской и ее дочерью Ириной прошел 7 декабря 1960 г. «Женщины Пастернака» были осуждены, и их отправили по этапу в Тайшет, Сибирь, в начале января 1961 г. Уже 21 января в передаче на заграницу по радио прозвучала ложь о контрабандистках, которых разоблачили советские органы.
Генеральный секретарь ПЕН-клуба господин Карвер настаивает
3 апреля 1961 года Сурков шлет Карверу пространное письмо, основные положения которого звучали в передачах советского радио на заграницу в январе 1961-го. В них много «ярких» и симптоматичных «фактов» и утверждений.
Сурков пишет: «Так, в западной печати и в показаниях Ивинской значилось, что эти деньги якобы получались для Б. Пастернака. <…> Я побеседовал с настоящей женой Пастернака Зинаидой Николаевной и самыми его интимными друзьями Всеволодом и Тамарой Ивановыми. <…> В литературной среде знали Ивинскую как способную на все авантюристку, афишировавшую свою близость к Пастернаку. <…> Как нас заверила жена Пастернака и его друзья Ивановы, Пастернак не мог брать этих денег, т. к. до последнего дня своей жизни жил на свой легальный заработок» [50] .
50
Эта ложь разоблачается материалами, приведенными в книге «Пастернак и власть». Например, на с. 252 помещен текст письма Пастернака в ЦК КПСС от 1 апреля 1959 г., где он заявляет: «В Советском Союзе мои книги не издаются, а имеющиеся договоры фактически приостановлены действием, и, следовательно, на заработок внутри страны я рассчитывать не могу. В Инюрколлегии мне сказали, что я могу получить деньги, которые хранятся для меня в швейцарском банке. <…> Свое разрешение или запрещение доведите, пожалуйста, до моего сведения по адресу: Москва, Потаповский пер. д. 9/11 кв. 18 — Ольге Всеволодовне Ивинской. Тел. Б-7–33–70». Ответ из ЦК с отказом на эту просьбу Пастернака в книге не поместили.
Между тем в письме к Жаклин от 14 ноября 1959 года Пастернак напоминает о тех деньгах, которые обеспечивали безбедную жизнь Большой дачи при отсутствии гонораров за его переводы и стихи: «Вечером пришли Ваши 10 тысяч рублей, а в первый раз было 20 тысяч рублей и затем 5 тысяч рублей. Как это было снова кстати!» В книге Карло Фельтринелли приведены данные о передаче денег от Фельтринелли к Пастернаку начиная с 1957 года: «21 декабря 1957 года — 12 800 рублей, июнь 1958 года — 14 000 рублей, октябрь 1958 года — 10 000 рублей» и так далее [51] .
51
Фельтринелли К.Указ. соч. С. 119.
В дневнике болезни Пастернака есть его запись от 30 апреля 1960 г.: «Сегодня купили новую „Волгу“». В опубликованных в 1993 г. дневниковых записях Зинаиды Николаевны также сообщается, что в апреле 1960 г. купили Лене «Волгу» за 45 тысяч рублей. В апреле Пастернак вернул ряд долгов, которые сделал из-за безденежья в начале года. Так, в воспоминаниях Л. Чуковской говорится о том, что Пастернак в апреле вернул Корнею Ивановичу 5 тысяч рублей долга. Это стало возможно потому, что в феврале 1960 г. журналист Гарритано привез из Италии для Пастернака большую сумму от Д’Анджело. Как он сообщает в своей книге «Дело Пастернака», «Борис Леонидович выдал Гарритано расписку о получении 44 тысяч рублей в феврале 1960 г.».
Ивинская рассказывала мне:
— Семейство Пастернак на встречах со следователями КГБ в 1960 году об этом забыло, а те сделали вид, что об этом ничего не ведают.
В письме к своей подруге Люсе Поповой из лагеря летом 1962 года Ивинская написала: «Я легко могла доказать на суде, что не я, а в основном формальная семейка пользовалась тем, за что осудили меня, да еще с присущей им подлостью. Они на эти деньги покупали машины и т. п. Они ни о чем не заботились, только хапали денежки, а мы их покорно им доставляли. Хапали — они, а потом притворялись, что ничего не знают» [52] .
52
Конечно, никакой возможности доказать свою невиновность Ольге Всеволодовне и Ирине на суде не предоставили. В 1988 г. в журнале «Столица», № 10, адвокат В. Косачевский написал о деле Ивинской и ее дочери Ирины: «Суд прошел в закрытом режиме. Никого из свидетелей, привозивших деньги Пастернаку и Ольге Всеволодовне, на заседание не вызвали. Невиновных за один день осудили, а меня выгнали из коллегии адвокатов».
В своем пространном письме в ПЕН-клуб Сурков сообщает:
Огромная пачка оригинальных писем Фельтринелли и его агента журналиста Д’Анджело, хранящаяся в судебном деле, наглядно показывает, что и издатель, и «самый близкий человек»
Вся пачка писем Фельтринелли и международного жулика Д’Анджело раскрывают их, а вместе с ними и Ивинскую, как грязных циников в делах и злых гениев в жизни незаурядного и субъективно глубоко честного поэта Бориса Пастернака.
53
Митя обратил мое внимание на это место в письме Суркова и сказал: «Органы изъяли все эти письма у мамы при аресте, но большинство из них странным образом куда-то сгинуло. В описи от 14 февраля 1961 г. среди оригинальных писем, взятых представителями ЦГАЛИ в КГБ из архива Ивинской, есть лишь одно письмо от Фельтринелли с датой 10 октября 1957 г. и одно письмо от Д’Анджело с датой 2 февраля 1960 г. Куда делась „пачка оригинальных писем“, которые сохранила Ивинская, известно лишь группе, захватившей архив Ивинской».
Так заклеймил авантюристов Сурков.
Карло Фельтринелли в своей книге привел заявление отца по поводу ареста Ивинской и ее дочери, которое он разослал в 1961 году в новостные агентства всего мира: «Я считаю, что Ольга Ивинская не ответственна ни за ввоз денежных сумм, ни за их назначение. Потому что, во-первых, требование доставить эти деньги исходило только от Пастернака, и во-вторых, Пастернак хотел, чтобы сумма в рублях была передана — безразлично, в его руки или руки Ивинской» [54] .
54
Фельтринелли К.Указ. соч. С. 181.
Ивинская была осуждена советским закрытым судом на восемь лет, а Ирина — на три года за контрабанду валюты. Фельтринелли, Д’Анджело, известные зарубежные писатели и журналисты прилагали огромные усилия для освобождения невиновных женщин. В результате Джанджакомо Фельтринелли выкупил у советских властей досрочное освобождение Ирины в 1962 году и Ольги Ивинской — в 1964-м. Карло Фельтринелли в своей книге рассказывает: чтобы договориться с советскими властями, его отец передал рукописи работ Маркса и Энгельса, которыми владел, в Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Кроме того, он передал лично Поспелову, директору ИМЛИ, несколько писем-автографов Пастернака, которые писатель присылал конфиденциально к Фельтринелли в период борьбы за издание «Доктора Живаго» в Италии. В книге также опубликовано обращение Фельтринелли к члену ЦК ИКП товарищу Секкье от 12 октября 1961 года: «Я надеюсь, что этот мой жест одностороннего разоружения сможет привести к пересмотру в соответствующих инстанциях судьбы Ивинской и ее дочери. <…> Я прилагаю английскую статью, в ней приводится ряд заявлений Суркова, стиль которых далек от того, что приличествовало бы в полемике между советским гражданином и западным миром» [55] .
55
Примечательны слова Фельтринелли в письме к Хайнцу Шеве: «Я думаю, не стоит распространяться о той роли (большой или малой), которую я сыграл в освобождении Ольги и Ирины. Состоялся контакт между здешней и московской партиями. Возможно, я оказал русским услугу, передав им документы, о которых Вы знаете. Но Ирина не должна об этом знать. Мы должны сохранить лицо, и лучше, чтобы девушка знала как можно меньше о событиях, предшествовавших ее выходу на свободу».
Опубликованное в 1961-м в английской печати письмо Суркова к Каверу вызвало ответную реакцию у Д’Анджело. Он пишет Суркову: «Ваше утверждение о том, что Ивинская действовала за спиной Пастернака и во вред ему, абсолютно ложно. <…> Вы всегда ненавидели Пастернака. Но и смерть Пастернака не погасила Вашей ярости, которую Вы, при помощи ложных обвинений и клеветы, обратили против двух беззащитных и тяжелобольных женщин [56] . <…> Вы лжете самым беззастенчивым образом. Будьте смелым, предъявите все письма и документы процесса. Будет интересно увидеть, кто при этом потеряет свое лицо».
56
У Ивинской было больное сердце, а Ирина была неожиданно заражена вместе со своим женихом, аспирантом из Франции Жоржем Нива, неизвестной тяжелой болезнью. В книге «Легенды Потаповского переулка» Ирина рассказывает: «Жоржа упрятали в больницу, чтобы предотвратить нашу женитьбу, а затем выслали из СССР, устроив в аэропорту провокацию». А в книге «Пастернак и Ивинская» (М.: Вагриус, 2006) Ирина ясно пишет, что ее и Жоржа «заразили препаратами из лабораторий КГБ». Как говорила мне Ольга Всеволодовна, последствия этой неизвестной болезни привели к тяжелому заболеванию старшего сына Ирины Бориса, родившегося в 1965 г.
Эту линию сурковской лжи продолжали советские пастернаковеды, что с болью наблюдал Митя. Он изучал многочисленные публикации в советской и постсоветской печати и обратил мое внимание на появление «особо изощренной и подлой лжи на маму» после ее смерти.
Митя говорил мне, что в 1997 году вышла биография Пастернака, сочиненная Евгением Борисовичем, где наряду с прежними наговорами на Ивинскую впервые прозвучала новая ложь:
— Евгений Борисович стал утверждать: «Ивинская своими истериками заставила Пастернака отказаться от Нобелевской премии. Она хотела иметь заказы на переводы».