Лара моего романа: Борис Пастернак и Ольга Ивинская
Шрифт:
— «Материалы к биографии» (1989) и затем статью в «Новом мире» (1990) Евгений Борисович писал с оглядкой на советские органы. Потому они его спокойно выпустили в Стокгольм, зная, что ничего лишнего он не скажет. Он всегда ревностно защищает интересы ЦГАЛИ, и ему позволяют делать с архивом Ивинской все что угодно.
В своем ответе на претензии Евгения Пастернака Серджо указывает:
Трудно понять отказ Евгения Борисовича выдать мне доверенность на просмотр папок КГБ относительно отношений Фельтринелли с советскими властями в годы моего судебного процесса против итальянского издателя (Евгений Борисович имел право доступа к материалам КГБ как лицо, вовлеченное в события). В то же время Ирина Емельянова выдала мне доверенность на
Право, читатель хочет знать, что скрывается в папках архива КГБ, которые не разрешил показать Евгений Борисович приехавшему из Италии Д’Анджело — человеку, который оказал решающее содействие изданию «Доктора Живаго», принесшего мировую славу Борису Пастернаку. Диву даешься, что о «заразе мании преследования со стороны КГБ» говорит человек, чей отец постоянно находился под колпаком этой организации и с гневом писал об этом.
В 1949 году следователь Семенов внушал Ивинской на Лубянке, что она действует заодно с английским шпионом Борисом Пастернаком. Об этом в деле Пастернака, заявлял Семенов, есть показания десятка расстрелянных писателей — троцкистов и антисоветчиков, а также донесения «честных граждан».
В письме к Лиде в Оксфорд 1 ноября 1957 года Пастернак сообщает: «Моя дорогая, началась пропажа моих писем, причем самых важных».
Нет необходимости повторять текст письма Пастернака к Швейцер о причинах сталинского ареста Ольги, которая, как писал Борис Леонидович, «в глазах тайных органов ближе всех стояла ко мне».
Евгений Борисович, видимо, забыл текст «совсекретной» записки от 18 февраля 1959 года (документ 44 в книге «Пастернак и власть»), в которой КГБ докладывает в ЦК КПСС:
«Как видно из агентурных материалов, Пастернак среди своих знакомых неоднократно высказывал антисоветские настроения… В период Отечественной войны Пастернак
Митя обратил мое внимание на эту подробную депешу КГБ:
— А почему в этой «совсекретной» записке нет упоминания о жене Пастернака, Зинаиде, и о члене КПСС, 35-летнем воспитателе студенческой молодежи, преподавателе вуза — Евгении Пастернаке? Они что, были на другой планете? Кто исключил из книги информацию КГБ о роли ближайших родственников Пастернака в нобелевские дни? Это результат умышленной зачистки текстов.
В исключительно важном письме Пастернака к Жаклин от 17 января 1960 года, которое было опубликовано в России в 1992 году и «случайно» не включено в СС и ПП, 2005, Пастернак в гневе пишет: «Жорж мог бы, если бы захотел, описать Вам замаскированную зависимость, в которой тайная полиция (МГБ) постоянно нас держит (меня и всю семью Ольги, ее сына, дочь и ее саму, как заложников), все время шпионя и следя, судя по собственным открытым и бесстыдным признаниям этого учреждения. А тайна моей переписки!» [357]
357
См.: Новый мир. 1992. № 1. С. 183. Митя говорил мне в 1992 г.: «Почему в этом письме нет и тени волнения Бориса Леонидовича за обитателей Большой дачи? Он хорошо знал, что Зинаида и сыновья полностью следуют советам органов и им ничто не угрожает. Красноречивые материалы о работе органов и секретных доносах советских писателей Симонова, Маркова, Полевого, предпринимавших огромные усилия по дискредитации Бориса Пастернака, чтобы исключить его выдвижение на Нобелевскую премию, приведены в главе „Враждебная нам акция“ книги „Пастернак и власть“. Сам Евгений Борисович написал пространную вводную статью для этой
Евгений Борисович и Елена Владимировна Пастернак как составители имеют непосредственное отношение к сборнику воспоминаний о Пастернаке [358] , в котором собраны свидетельства Лидии Чуковской и других участников похорон Пастернака о «шнырявших во дворе Большой дачи и на кладбище гавриках, которые нагло фотографировали людей, приехавших проститься с поэтом». Лидия Корнеевна приводит диалог, который она слышала на кладбище, когда молодежь стала читать стихи Пастернака: «Может быть, нам разогнать все это безобразие?» — «Пусть пока резвятся, от нас никуда не денутся!»
358
Воспоминания о Борисе Пастернаке. — М.: Слово, 1993.
Уже через день вызывали в органы некоторых писателей, чтобы те назвали фамилии лиц на фотографиях.
Прочитав рассуждения Евгения Борисовича в книге «Пастернак и власть», Митя заметил:
— Конечно, Евгений Борисович не имеет претензий к советским органам, так как его не отравили в 1960 году, как Жоржа и Ирину, не отняли архив, как это нагло сделали чины КГБ на следующий день после похорон Пастернака, силой забрав у нас рукопись пьесы. Это не ему, а маме и Ирине устроили органы провокацию и затем арестовали, отправив в концлагерь.
Видимо, Евгений Борисович и сейчас спокойно иронизирует по поводу страхов Д’Анджело перед КГБ лишь потому, что не его, а Бориса Пастернака хотели выгнать из страны. Через несколько лет не Евгений Борисович, а Солженицын, Галич, Гинзбург, Ростропович, Вишневская и десятки других антисоветчиков были лишены гражданства по доносам и провокациям, организованным органами.
Особую боль вызывает реверанс Евгения Борисовича в сторону КГБ потому, что эта организация, по твердому убеждению Ольги Всеволодовны и Сони Богатыревой, зверски убила в 1976 году талантливого и бесстрашного Костю Богатырева, который был верным другом и любил Бориса Пастернака и Ольгу Ивинскую. Эта зловещая организация по указанию КПСС зверски убила в 1979 году талантливого писателя, антисталиниста Юрия Домбровского, отсидевшего I 7 лет в лагерях. Вновь и вновь вспоминаю слова Ольги Всеволодовны о том, как Пастернак заклинал ее после нобелевских дней не иметь никаких дел с Евгением: «Он тебя ненавидит и будет помогать властям, чтобы устранить свидетеля его низостей!»
Незадолго до кончины Мити мы обсуждали с ним очередное сочинение Евгения Борисовича и Елены Владимировны Пастернак — книгу с непритязательным названием «Жизнь Бориса Пастернака», вышедшую в Санкт-Петербурге в издательстве журнала «Звезда» в 2004 году. В этой публикации вновь повторились все традиционные для Евгения Борисовича ложь и наговоры на Ольгу Ивинскую: на странице 408 — о причине ареста в 1949 году, на странице 412 — о «коротком романе» Пастернака с Ивинской в 1947–1948 годах, на странице 425 — о том, что Ивинская освобождена осенью 1953 года, на странице 431 — о том, что в 1953 году «отношения Пастернака и Ивинской не возобновлялись», на странице 450 — о «насилии над достоинством и волей Пастернака», учиненном Ивинской и Д’Анджело, на странице 465 — о том, что Пастернак отказался от Нобелевской премии «в приступе отчаяния, вызванного телефонным разговором с Ивинской», и тому подобное. Тогда Митя сказал:
— Евгений Борисович ослеплен ненавистью к маме и даже не осознает, что, распространяя ложь и наветы на Ивинскую, непрерывно дискредитирует жизнь и талант Пастернака, представляя его глупой пешкой в руках антисоветчицы и авантюристки. Он твердолобо повторяет ложь и доносы из злобных речей Суркова и секретных записок КГБ. Сколь ясно и верно определил характер деятельности Евгения Борисовича и Елены Владимировны другой поэт-пророк, Иосиф Бродский: они «попросту дикари».
Действительно, сбылось пророчество Бориса Пастернака!