Ларец Душ
Шрифт:
Когда же два хорошо одетых господина приблизились к её дочери, она враждебно сверкнула глазами:
– Что вам нужно? — голос её был резким, а акцент выдавал южанку.
– Мы изучаем этот недуг, — сказал ей Серегил.
Опустившись на колено по другую сторону от лежака, он достал из кошелька два серебряных сестерция.
— Я всего лишь хотел осмотреть девочку и задать Вам несколько вопросов.
Немного поколебавшись, женщина схватила монеты.
– Ну и что дальше?
– Как долго она в таком состоянии?
– Ей стало плохо вчера утром.
– Вы не видели,
– На днях какая-то старуха дала ей гостинец.
– Эта старуха… не была ли она из тех, кого называют вороньём? — спросил Алек, стараясь не выдать своего волнения.
– Никогда не слышала ни про какое вороньё. Но похожа она была на побирушку.
– А не то, чтобы это был какой-нибудь странный обмен?
Женщина глянула на него с удивлением:
– Да, она дала Лиссе конфет за её старую растерзанную куклу.
– Вы могли бы описать её? — попросил Серегил.
– Чего? Куклу? И зачем же вас это интересует?
Он показал ей ещё одну монету.
– У меня на то есть свои причины. Прошу Вас, рассказывайте.
Она забрала монетку.
– Ну, кукла, как кукла. Обычная: кусок обожженной красной глины с такими. нацарапанными лицом и волосами.
– И старушка выменяла её на леденцы?
– Ну да. Лисса так сказала, — женщина грустно глянула на дочурку. — Они что, были отравленные, господин? Зачем же кому-то так поступать с дитём?
– Хотелось бы мне знать ответ на Ваш вопрос.
Алек осторожно приподнял голову девчушки:
– Её волосы не обрезаны.
– На теле имеются какие-нибудь метки? — спросил Серегил дризийку.
– Нет, — отвечала женщина.
– А эта старушка, — обратился к девочкиной матери Серегил. — Как она выглядела?
– Да я толком и не заметила. Я полоскала белье… работа у меня такая… и увидела, как Лисса разговаривает с нею. Ничего страшного в ней не было, сэр, обычная старуха, сгорбленная, одета в рваньё, которому не помешала бы стирка. На ней ещё был платок, такой синий, по-моему, надвинут вниз, так что я и лица-то почти не видела. Хотя… нос у неё был, как у пропоицы, такой весь красный. Она опиралась о клюку. Ой, да, вот ещё что: на поясе у неё болтались всякие дурацкие побрякушки.
– Типа чего? — спросил Алек.
– Да не знаю я! Какое это имеет касательство до моей девочки?
– Это могло бы помочь, — ответил Алек.
Женщина поразмыслила минутку.
– Ну, например, кошачий череп: его я запомнила точно, ибо очень уж это было чудно. За остальные не скажу, но там были и другие.
– А когда она получила эту сломанную куклу, её она тоже повесила на пояс? — поинтересовался Серегил.
– Того не видела. Я же сказала, я была занята стиркой. А потом она уже ушла.
Серегил достал ещё одну монетку и протянул ей.
– А как давно всё это случилось?
– Всего два дня тому, милорд.
– Благодарю Вас. Вы нам очень помогли. Мне очень жаль Вашу малышку.
– И мне, — сказал Алек. — Да пребудет с вами обеими милость Создателя.
– Спасибо, сэр, что не упомянули Старого Моряка, — сказала та негромко, погладив свою дочурку по волосам.
Моряк Астеллус, помимо того, что являлся покровителем
Оставив женщину в покое, Серегил вывел наружу дризийца.
– Вы встречались с такими ещё?
– Нет, милорд, такого больного доставили ко мне впервые. Это же поветрие из Нижнего, верно? Сонный мор?
– Скорее всего. У меня к Вам просьба, Брат, не пошлёте ли мне весточку, когда она умрёт?
– Да, конечно, милорд.
Серегил дал ему адрес, и они с Алеком покинули храм.
– Думаешь, яд? — спросил Алек, когда они ехали на Улицу Колеса. — Она же дала девочке что-то съедобное.
– Но ведь из того, что сказал нам Кепи, ясно, что съестное они дают не всегда. Как бы мне хотелось, чтобы эта мать смогла рассказать, что ещё там было на поясе у старухи! Впрочем, думается, будь там пучки волос, она бы заметила.
– Мы должны сами на всё взглянуть, Серегил! Миррицции уже два дня! Думаю, пора задуматься и насчёт колдовства. И если это оно, то как скоро распространится на весь город?
– Знаю. Но это мы сделаем при свете дня.
* * *
Особняк на Улице Колеса был ближе к Морскому Рынку, чем Олень и Выдра, однако они сроду не работали здесь без обычной свой маскировки. Так что оба возвратились в свои апартаменты в гостинице и заночевали там.
К утру дождь превратился в удушливую морось. Одетые в тряпьё — Алек в виде одноглазого попрошайки, Серегил в своей потрепанной шляпе со сломанными полями, подвязанной рваным шарфом, и с тряпицей, обмотанной вокруг левой руки, чтобы скрыть потускневший лиссик на шраме от укуса дракона — а также укрывшись заплатанными непромокаемыми накидками, они направились через утреннюю уличную толкотню к большой рыночной площади, умудрившись проделать большую часть пути, на возке рыбного торговца, к которому прицепились незаметно сзади. Очутившись на месте, они, беспечно болтая, миновали охрану: оказалось куда проще попасть в нужную часть Ринга, чем возвращаться снова назад.
Проникнув внутрь, они принялись неспешно прочесывать местность, бродя по грязным кривым улочкам, идущим мимо жалких лачуг.
Верхний Город окружали не одна, а целых две защитных стены, расположенных в сотне ярдов друг от друга. Вот этот промежуток, известный как Ринг, по всей своей окружности был поделен на сектора, которые использовались для всяческих нужд, и в каждый из которых вели отдельные ворота. В длинном западном коридоре позади Дворца, например, содержались лошади королевской гвардии. Восточный сектор был отведен под пастбище на случай долгой осады. Беднота населяла сектор восточнее Морского Рынка, ну а самая перекатная голь была оттеснена совсем уж к югу Ринга, где и ютилась в своих жалких лачугах и прочих подобных укрытиях, какое только могла себе позволить. Это же место являлось пристанищем для негодяев всех мастей, что делало сей район куда как более опасным, чем закрытый ниже на карантин. Даже дризийцы поглядывали на него с подозрением, солдаты же проезжали тут только на собственный страх и риск.