Ластики
Шрифт:
– Давно оно пришло? – интересуется Уоллес.
– Утром, сразу после того, как вы ушли. То ли без четверти двенадцать, то ли ровно в двенадцать. Хорошо, что вы все-таки надумали вернуться. На письме даже нет обратного адреса. Не знаю, что бы я с ним делала.
– Его отправили в десять сорок, – замечает Уоллес, вчитавшись в штемпель.
– В десять сорок? Тогда вы должны были его получить еще утром. Наверно, задержали передачу. Хорошо, что вы решили зайти еще раз.
– Ну, не так уж это важно, – говорит Уоллес.
4
– На мой взгляд, это письмо ничего не доказывает.
Лоран разглаживает ладонью лист бумаги, лежащий у него на столе.
– Тогда мы
– Именно это я и сказал вам только что, – замечает комиссар.
И, чтобы утешить Уоллеса, добавляет:
– Попробуем взглянуть на это под другим углом зрения. С помощью этого письма можно доказать что угодно – всегда можно доказать что угодно – например, что убийца – вы: почтовая служащая вас узнала, а ваша фамилия слегка напоминает таинственное «ВС», под которым скрывается адресат. Ваше имя случайно не Андре?
Опять комиссар упражняется в остроумии. Все же он отвечает – из вежливости:
– Любой может получать корреспонденцию под любым именем. Достаточно абонировать ящик с номером, а личность адресата никого не интересует. С таким же успехом он мог бы назваться Даниэлем Дюпоном или генеральным комиссаром Лораном. Жаль, мы только сейчас узнали, где он получал письма, а то можно было бы сцапать его еще утром. Повторяю: надо срочно послать полицейского на улицу Жонас на случай, если он вдруг решит вернуться; впрочем, вряд ли от этого будет польза, раз он сам сказал, что не вернется, остается только вызвать на допрос девушку с почты. Может быть, она даст какую-нибудь зацепку.
– Давайте не горячиться, – говорит Лоран, – давайте не горячиться. На самом деле мне непонятно, почему убийцей должен быть этот господин ВС. Что вам, в сущности, известно? Поверив неуравновешенной женщине и мертвецки пьяному мужчине, вы изъяли на почте корреспонденцию «до востребования», адресованную не вам. (Заметьте, кстати, что это абсолютно противозаконно: в нашей стране полиция не имеет права изымать на почте частную корреспонденцию, для этого нужно постановление суда.) Ладно. Кому было адресовано это письмо? Человеку, похожему на вас. С другой стороны, вы похожи (но это свидетельство заслуживает меньшего доверия) на человека, который якобы подошел вчера в пять часов вечера к особняку и «просунул руку между прутьями решетки». И вы поняли так, что позднее он заходил на ту самую почту. Ладно. Тут действительно могло быть совпадение – и пресловутое письмо должно было все разъяснить. Но что говорится в этом письме? Что отправитель (подписавшийся инициалами Ж. Б.) будет ждать этого «Андре ВС» раньше, чем они договаривались («с одиннадцати часов сорока пяти минут»), – место встречи, к сожалению, не указано; что некто третий, обозначаемый инициалом Г., отстранен от дела и потому ВС должен посвятить всю вторую половину дня завершению некоего дела, о котором ровно ничего не известно, кроме того, что частично оно было сделано вчера (согласитесь: убийство Дюпона вряд ли можно назвать незавершенным делом). Помимо этого я вижу здесь лишь коротенькую фразу, в смысл которой не можем проникнуть ни вы, ни я, но которую, по-видимому, можно оставить без внимания как второстепенную – тут вы со мной согласны. И наконец, заметим, что в одной из важных, по вашему мнению, фраз есть неразборчивое слово из нескольких букв, похожее на «сумасшествие», или «происшествие», это может быть также «существо», «общество», «ничтожество» и еще многое другое.
Затем Лоран заявляет, что получение корреспонденции «до востребования», так же как и наличие псевдонима, не свидетельствует о преступных намерениях. В шести почтовых отделениях города имеется несколько тысяч получателей корреспонденции такого рода. Часть из них – надо полагать, около четверти – обменивается любовными или просто восторженными письмами. Примерно столько же заняты полузаконной коммерческо-благотворительной деятельностью: брачные агентства, бюро по трудоустройству, индийские факиры,
Письмо было отправлено из почтового отделения номер три, которое обслуживает внутреннюю гавань и северо-восточные склады. Как обычно, речь идет о торговле лесом или о чем-то, имеющем к ней отношение: о торгах, о транспорте, о погрузке и тому подобном. За день котировки претерпевают весьма чувствительные колебания, и посредникам важно вовремя этим воспользоваться; если сделка откладывается на сутки, это иногда может привести к разорению.
Ж. Б. – комиссионер (может быть, жулик, а может быть, и нет). Г. и Андре ВС – два его агента. Вчера оба они занимались одним делом, которое должно завершиться сегодня вечером. Оставшись без помощи Г., его партнер должен прибыть на место раньше, чем было условлено, чтобы не упустить время.
5
И опять Уоллес в одиночестве шагает по улицам. Теперь он идет к доктору Жюару: как только что повторил Лоран, это первое, что ему надлежит сделать. Он добился помощи от муниципальной полиции: за почтой будет установлено наблюдение, а девушку вызовут на допрос. Но он понял, что у комиссара уже сложилось твердое мнение: никакой террористической организации не существует, Даниэль Дюпон сам лишил себя жизни. Как считает комиссар, это единственное правдоподобное объяснение; пусть отдельные «незначительные детали» пока не очень-то укладываются в эту версию, но все новые сведения, какие к нему поступают, сразу же превращаются в дополнительные доказательства самоубийства.
Вот, скажем, револьвер, который Уоллес нашел у профессора. Он того же калибра, что и пуля, предоставленная доктором; и в барабане как раз не хватает одной пули. А главное, в лаборатории комиссариата эксперты обнаружили, что револьвер заклинило. Этот факт имеет колоссальное значение: он объясняет, почему Дюпон после первой неудачной попытки не выстрелил во второй раз. Вместо того чтобы выпасть, гильза застряла в стволе; поэтому ее и не нашли на полу в кабинете. Что же касается не слишком разборчивых отпечатков на рукоятке револьвера, то их расположение не противоречит картине самоубийства, какой она видится комиссару: на гашетке отпечаток указательного пальца, как будто стреляли от себя, но локоть выставлен вперед, а запястье вывернуто так, чтобы дуло почти с абсолютной точностью могло оказаться между ребрами. Держать оружие таким образом весьма неудобно, и притом его еще надо очень крепко сжимать, иначе пуля отклонится от цели…
Оглушающий удар в грудь, и сразу же – жгучая боль в левой руке; и ничего больше, только тошнота, которую никак нельзя принять за смерть. Дюпон удивленно смотрит на револьвер.
Правая рука двигается свободно, голова ясная, все тело готово повиноваться ему. И все же он уверен, что слышал выстрел, и почувствовал, как в области сердца что-то разорвалось. Он должен был умереть; но вот он сидит за своим письменным столом, как будто ничего не произошло. Наверно, выстрел был неточным. Надо скорее покончить с этим.
Он снова поворачивает револьвер дулом к себе, прижимает его к жилету в том месте, где уже должно быть первое отверстие. Боясь, что потеряет сознание, он изо всех сил нажимает пальцем на собачку… Но на этот раз не происходит ничего, абсолютно ничего. Он судорожно сжимает револьвер, но все напрасно: оружие не срабатывает.
Он кладет револьвер на стол и начинает сгибать и разгибать пальцы, проверяя, действует ли рука. Все дело в револьвере, его заклинило.
Хотя старая Анна, которая убирает со стола внизу, и туговата на ухо, она, конечно, услышала выстрел. Что она сейчас делает? Вышла на улицу и зовет на помощь? Или поднимается по лестнице? Она всегда носит войлочные шлепанцы, ее шагов не слышно. Надо что-то сделать, пока она не пришла. Надо выйти из этого идиотского положения.