Лавандовое поле надежды

Макинтош Фиона

– Пытаюсь.

– Представь, как она покачивается вокруг твоих коленей, а ты стоишь прямо посреди цветущего поля. Что ты слышишь?

– Птиц, – ответила Харриет. – Жужжание пчел.

– И я. Ну-ка, подумай. Чувствуешь запах?

– Да, такой свежий аромат лаванды, когда я растираю ее в пальцах.

– Продолжай.

– Лето. Пахнет сухой землей.

Лизетта подняла голову – к ним наконец подходил кто-то из санитаров. Нагнувшись, он осмотрел раненую и печально покачал головой.

– Недолго осталось, – прошептал он.

Это было ужаснее всего –

услышать подтверждение тому, что минуты друга сочтены.

Харриет стала еще одним человеком, которого Лизетта любила, но не смогла уберечь. Еще одной из тех, кто уходит, оставляя ее горевать в мучительном одиночестве. Когда подруга закрыла глаза, Лизетта знаком показала санитару, чтобы он шел заниматься следующими жертвами. Она не хотела, чтобы он разделил с ней смерть Харриет, не хотела чувствовать на плече его сочувственную руку, не хотела слышать утешительных слов. Все эти выражения сострадания пусты и никчемны – ей уже доводилось терять близких, и она знала: в таком горе не помогает ничего. Ничего! Лишь время.

– Мисс Форестер? – негромко окликнул Джепсон.

– Простите.

– Что вы испытываете, думая о том дне?

Лизетта смерила его сердитым взглядом. Как такое сформулировать?

– Злость, мистер Джепсон. И горечь. Невинная жизнь – оборванная так глупо и бессмысленно. Ровно так же было и с моими родителями. Эти чувства мне знакомы, мне пришлось научиться скрывать их – ни с кем не делить боль. У всех своих забот хватает. А Харриет оказалась единственной погибшей от бомбежки в тот день. Почему? Зачем?

– Такими мыслями легко себя довести, так что и впрямь с ума сойдешь, – предостерег Джепсон.

– Вот именно. Потому-то я и не думаю об этом. Не даю себе возможности об этом думать.

– Я слышал нечто похожее от ветеранов войны. Единственный способ, каким им удается защититься от невыносимой боли. Странно, что после всего, что вы видели и пережили, вы ходите домой прежним маршрутом и все еще назначаете встречи близ вокзала Виктория.

Лизетта пожала плечами.

– Молния в одно и то же дерево два раза не ударяет.

– Или вас возбуждает угроза гибели? – поинтересовался капитан.

Девушка никогда прежде об этом не думала.

– Нет, не возбуждает.

– Но вы явно не пугаетесь подобной возможности. У вас такой способ справляться со смертью родителей и бессмысленной гибелью Харриет?

– Это происходит по обе стороны Ла-Манша, капитан Джепсон. Немцы, французы, поляки, русские… все молодые… все умирают, все расстаются с мечтами, не только англичане.

– Да, – мягко проговорил капитан.

– Я не боюсь смерти, если вы это имеете в виду.

– Чего ж тогда вы боитесь, Лизетта?

– Быть заурядной, обыкновенной, – отозвалась она.

– О, позвольте вас заверить, в вас нет ничего заурядного.

Девушка опустила взгляд.

– Чтобы выглядеть, как вы, большинство женщин готовы в лепешку расшибиться. Вижу, вас это не радует, но, мисс Форестер, красота – это преимущество. Вам просто надо научиться, когда и как ей пользоваться.

– Звучит очень цинично, –

заметила Лизетта.

– Почему? У вас есть дар языков, а еще дар красоты. Тут нечего стесняться. Ценны оба дара. Однако вы тщательно стараетесь скрыть свою внешность.

– Не те времена.

– Времена как раз самые что ни на есть те. В любой момент упадет бомба. Люди делаются опрометчивыми и рискованными, живут и развлекаются на всю катушку, ведь, может статься, их дни сочтены. А вы… вы, располагающая средствами для безбедной жизни, работаете официанткой в чайной. Скрываете изящную фигурку под бесформенными тусклыми платьями, лишь бы привлекать к себе поменьше внимания. Владеете домом в безопасной сельской местности, но предпочитаете обитать в средоточии опасности – в Лондоне, именно там, куда направлено острие ярости и злобы Гитлера.

– Не хочу быть трусихой.

– Трусихой?! – Джепсон тихонько вздохнул. – Вы обладаете всеми качествами, которые я ищу для наших специальных агентов во Франции.

Лизетта потрясенно замерла, не веря своим ушам. Вернуться во Францию?.. Эти слова снова и снова звенели у нее в голове. Но может ли она? Хочет ли?

– В вашей храбрости у меня нет ни малейших сомнений, – заявил Джепсон так уверенно, что девушка мгновенно поверила ему. – Помните, мы наблюдали за вами. При реве сирен вы невозмутимы, как устрица. Мы видели, как вы поторапливаете остальных зайти в убежище, пропускаете вперед матерей, рискуя жизнью, помогаете им уносить детей. Оказываете первую помощь жертвам бомбежек, даже глазом не моргнув. А когда хотите, мисс Форестер, вы отлично умеете флиртовать.

– Простите?

– Да-да. Наши люди были неподалеку, когда у вас в кошельке не оказалось денег, так что вы уговорили кондуктора позволить вам проехать в автобусе за поцелуй. Все пассажиры дружно аплодировали, когда через несколько остановок вы выскочили из автобуса и просто-напросто послали бедняге воздушный поцелуй. Вы действуете творчески, спонтанно, безупречно и не теряя самообладания. Преподаватели в Роуден-скул вспоминают вас как скромную и решительную юную леди, даже в период траура. Вы справились со своим горем, хотя могли положиться на одно только мужество. Вы умеете соображать на лету и от природы наделены склонностью к риску. Все эти качества достойны восхищения.

Да уж, они явно хорошо выполнили домашнюю работу.

– Расскажите мне о мисс Аткинс.

– Прошу прощения?

– Расскажите, что вы помните о женщине, которая сегодня вас сюда привела.

Лизетта, нахмурившись, опустила взгляд.

– Ну… высокая. Красивые волосы – темные, густые. Укладывает их так, чтобы сочеталось с ее пилоткой.

– Продолжайте.

– Угловатые черты лица. Высокие скулы, точеный нос и подбородок, довольно тонкие губы, изящные мочки ушей. Веки чуть-чуть нависают над глазами, но взгляд прямой, устрашающий. Чудесный цвет лица. Резкая, немного чопорная, лишнего слова не вытянешь – хотя я от неловкости пыталась завести с ней разговор, когда мы поднимались по лестнице. Однако я бы ей доверилась.