Лавина (сборник)
Шрифт:
— Нина, замолчи!
— Ты думаешь, если я бесхозная, если у меня нет мужа, значит, на мне можно качучу танцевать? А вот фига!
— Замолчи!
— Я сама есть у себя! Я у себя есть! А ты… Тебя у тебя нет! Совместитель. Хочешь везде успеть и везде опаздываешь! Крутишься, как собака за собственным хвостом.
Алексей резко встряхивает ее за плечи. Нинка заткнулась. Оторопела. Она никогда прежде не видела Алешу в таком проявлении.
Стоят. Смотрят друг
— Сядь, — тихо приказал Алексей.
Нинка села, смирно сложив руки на коленях.
— Нина, я скажу тебе сейчас то, что не говорил никому. Даже самому себе. Выслушай меня…
— Хорошо. Я выслушаю. Но прежде ответь, почему ты убежал? Я что-нибудь не так сделала? Я тебе надоела? Я тебя раздражаю? Что?
— Нина… Я умираю…
— В каком смысле?
— В прямом. Я болен. И скоро умру.
— Поэтому ты убежал?
— Да.
— А у меня ты не можешь умереть? Я за тобой буду ухаживать. Провожу в последний путь.
— Вот это не надо, — испугался Алексей.
— Что не надо?
— На похороны не ходи.
— Почему?
— Перед женой неудобно. На родственников мне плевать. А перед женой неудобно. Она мне верила. Я не хочу ее разочаровывать. Пусть у нее останется светлая память. Ты уж одна, в одиночку поплачь.
— Ага… Значит, и любовь скрывать, и горе скрывать… А вот фига тебе! Приду на похороны и розы принесу — вот такой букет! И при всех буду рыдать, еще в обморок упаду! И ничего ты со мной не сделаешь!
Алексей растерянно моргает.
Из павильона выходит режиссер дубляжа, подходит к Нинке, берет ее за руку и без слов ведет в павильон.
Нинка вырывает руку.
— Не пойду, — говорит она режиссеру.
— Ну не ходи, — соглашается тот. — Мы вызовем другую.
Режиссер уходит.
— Зачем ты? — огорчился Алексей.
— Он может вызвать другую. А ты нет. Кто у тебя еще есть?
Деревья под снегом нарядные.
Притихшие Нинка и Алексей идут обнявшись.
— А хочешь, вместе умрем? — предложила Нинка. — Мне все равно здесь без тебя нечего делать.
— Ты выйдешь замуж. Родишь сына.
— Ты мой муж и сын. Останься со мной.
— Нет. Я хочу умереть один. Как собака.
— Почему как собака, а не как человек?
— Собаки умирают в одиночку. Никому не навязываются. Они деликатнее, чем люди.
— Жить или умереть ты все равно уходишь домой, — обижается Нинка. — Ну и иди. Иди, чего стоишь…
Алексей уходит. Нинка смотрит ему в спину. Он поворачивает обратно.
Дом Нинки. Они лежат на диване, обнявшись.
— Я знаю, почему выбор пал на меня, — сказал Алексей. — Это всегда не случайно. Потому что я не полезен в круговороте. Что я? Ты правду сказала: какая-то польза должна быть от мужика. А какая от меня польза? У меня даже нет кошелька, потому что у меня никогда нет денег.
— Обезьяна без кармана потеряла кошелек… — проговорила Нинка и заплакала.
— Ты чего?
— Мне тебя жалко.
— Ну правильно. Я жалкий человек. Совместитель. Интеллигент.
— Нет! — кричит Нинка. — Нет! Нет! Нет!!!
Она порывается к нему, падает на грудь со всей силой любви. Алешина хрупкая грудь не выдерживает этой силы. Он летит с дивана. Нинка падает сверху.
Алеша с трудом вылезает из-под Нинки, держится за ушибленный бок.
— Нина, я тебя серьезно прошу. Последняя воля: не приходи ко мне на похороны. Ты и там меня перевернешь.
— А тебе-то что? Ты же все равно не почувствуешь.
— Мне все равно. А вот другим…
— В этом ты весь. Даже на собственных похоронах думаешь о других. Только не обо мне.
— Я думаю о тебе, Нина… Но что я могу сделать? Если бы я мог выдать тебя замуж. Но за кого? Кузнецов пьет. Верченко женат. Никитин дурак. Сплошная пустовщина.
— Не надо меня пристраивать, — обиделась Нинка. — Я и сама себя пристрою.
— Это тебе кажется. Ты знаешь кто? Барахлоулавливатель. Найдешь такое же сокровище, как я, и будет он из тебя душу тянуть.
Звонит телефон.
— Кто это? — ревниво спрашивает Алексей.
— Не представляю. — Нинка поднимает трубку. — Да… А почему вы его здесь ищете? Ну хорошо… Раз уж вы звоните… Иди. — Она протягивает трубку Алеше. — Тебя твой Шеф.
Алексей берет трубку.
— Этот телефон мне дал Никитин, — сообщил Шеф.
Алексей молчит.
— Я весь день думал над вашим заявлением, — продолжал Шеф.
— Над каким заявлением? — не понял Алексей.
— Я — не незаконченное говно. Я вообще не говно. Я продукт своего времени. А ваши Белые города — это сольфеджио.
— В каком смысле?
— Есть такой анекдот: «Слесарь Иванов спрашивает, что такое сольфеджио? Отвечаем: товарищ Иванов, жрать нечего, а вы…» — дальше неприличное слово. Так вот. Людям жить негде, а вы — Белые города. Но я согласен: это моцартовское видение.
— Вам нравится мой проект? — удивился Алексей.
— Он прост, как все гениальное. В вас, несомненно, есть крупицы строительного гения. А во мне крупицы говна. Но только крупицы.