Лавина
Шрифт:
— Как и ты.
— А разве это было надо?
— Извини. Но я бы хотел, чтобы ты исчезла из нашего города.
— Я ждала, что ты это скажешь. Хотеть ты можешь что угодно, но не более того.
— Матильда, это в твоих же интересах.
— Неправда! В интересах завода, в интересах твоей должности.
— Язвишь.
— Взаимно. И попадаю в цель, потому что прошла хорошую школу. Много лет училась разбираться в людях и распознавать суть событий. Я не столь наивна, как ты думаешь.
— Иногда я забываю, что ты прошла такую школу,
— А теперь ты будешь директором, исполнителем того, что задумал Хайнрих. Как перекрещиваются пути-дороги.
— Или заводят в тупик… Когда я вижу тебя вот так перед собой… Ты подозреваешь кого-нибудь?
— Нет. Я знаю только то, что было в газетах. Иногда я думала, что это сделал ты, хотел отомстить ему.
— Отомстить? Какое ребячество. У меня никогда не было причин. Пусть это тебя не обижает, но ты таковой не была. Иногда у меня чесались руки, когда я вспоминал, что он тебя совратил, но из-за этого убивать кого-то, нет.
— Может быть, я его совратила. Разве такое невозможно? Но оставим это. Филе здесь превосходное.
— За такую цену можно кое-что и требовать.
— Ты когда-нибудь замечал, что большинство людей уже не едят, а только питаются?
— Большинство не могут себе позволить поесть здесь. А твои претензии возросли.
— Могу тебя успокоить: дома я тоже ем бутерброды с сыром, а иногда готовлю себе салат из колбасы, по бабушкиному рецепту, с луком, растительным маслом и уксусом, да еще полдольки чеснока.
— Похвально, ты хоть не отрываешься от большинства.
— Насмешничать тебе не к лицу. Я не состою в твоей партии, поэтому твои издевки не производят на меня никакого впечатления.
— Твоему отцу любопытно узнать, почему его дочь после четырех с липшим лет вдруг вспомнила о том, кто ее сотворил.
— Бабушка любила повторять: если нищего посадишь на лошадь, то его уже не удержишь. Вот об этом я и хотела с тобой поговорить.
— Бог-отец действительно многому тебя научил, ничего не скажешь. Может быть, он и модель свою придумал ради тебя? В договорах об этом ничего не сказано.
— Это пошло, дорогой отец… Будешь пить пиво? Попробуй разок вино, оно замечательное.
— Лучше пиво. В этом городе можно пить только пиво, и ничто другое.
— Понимаю. И к пиву подходит эта страшная синяя рубашка, которая на тебе, страшный красный галстук и этот немыслимый коричневый костюм. Ты образец безвкусицы. Если ты в таком стиле будешь управлять предприятием Хайнриха, то скоро оно обанкротится. На тебя хоть и соберется много зрителей, но они будут только смеяться над тобой. Я знаю в городе хороший магазин мужской моды — «Бэр и Айхенауэр». Зайди туда и приоденься. Чудеса начинаются с внешнего вида. Рабочие знают о твоих добрых намерениях, твои костюмы внушат им к тебе уважение.
— Меня уважают не за мои костюмы, дорогая дочь.
— Тогда посмотри хотя бы по сторонам. Посмотри на этих бравых бюргеров, как они таращатся на меня,
— Мне поручили определенные обязанности, которые я буду выполнять, если только ты не скажешь мне без обиняков, что Хайнрих придумал свою модель лишь ради тебя, а меня запряг, как быка, наверное, затем, чтобы загладить свою вину.
— Нельзя быть таким примитивным, отец. Ты недооцениваешь этого человека, которого знал гораздо дольше, чем я. Ты ведь знал его еще тогда, когда меня и на свете не было… Что хочешь на сладкое?
— Яблочный компот.
— Этого тут не бывает.
— Тогда вообще ничего.
— Я возьму ассорти из сыра, хватит на двоих… Как мать?
— Недавно заходила ко мне. Обычный номер: слезы рекой. Потом хотела раздеться, но я выставил ее за дверь.
— Деликатностью ты никогда не отличался. Всегда относился к матери только как к объекту своих желаний.
— Ты живешь одна?
— Я никогда не бываю одна.
— Понимаю.
— Ничего ты не понимаешь. Даже если сейчас ты и не признаешься, то все равно убежден, что я была шлюхой Хайнриха Бёмера. А если бы и так? Это бы ничего не изменило, потому что он вложил мне мозги. Это был человек, который мог понять все. Во всяком случае, старался и обо мне заботился.
— Не очень-то лестно выслушивать такое от собственной дочери.
— Вот именно, но я могу оплатить любой счет, а ты сегодня мой гость. Вскоре и ты сможешь питаться в счет накладных расходов, фирма оплатит. Но при этом не спускай глаз с Гебхардта.
— Почему ты о нем вспомнила?
— Долгие годы он вел личные дела Хайнриха, а я была номером счета, который он знал. Два года назад Хайнрих отобрал у него все приватные дела — перестал доверять Гебхардту. Почему, я не знаю. Свои личные дела Хайнрих передал доктору Паульсу. Я бы пригляделась к Гебхардту поближе. Постаревшие прокуристы честолюбивы и властолюбивы.
— Спасибо за совет. Надеюсь, что смогу им воспользоваться.
— И подумай о костюме. Белая рубашка и синий галстук тебе к лицу. Магазин называется «Бэр и Айхенауэр».
За несколько дней до общего собрания мне позвонила гранд-дама и попросила прийти к ней на городскую квартиру. Она любезно поинтересовалась, когда у меня будет время; время у меня было, и к вечеру я поехал к ней. Гранд-дама встретила меня в дверях, провела в большую гостиную, которая была уже мне знакома, и предложила на выбор кофе, чай и алкогольные напитки. Я попросил чаю, и, когда мы сели напротив друг друга, она стала непринужденно разглядывать меня, а потом улыбнулась.