Лавка колониальных товаров
Шрифт:
Дверь спальни распахнулась настежь, и вместе с потоком света в нее во-рвалось светловолосое чудо. С победным воплем чудо с разбега плюхнулось на ложе. Бобров едва успел, выпростав руки из-под покрывала, смягчить удар. Пойманная Златка забарахталась, радостно визжа, обцеловала Боброва, вскочила с ложа и была такова. А Бобров остался, улыбаясь по-идиотски, и, спрашивая себя — что это было. Но сна уже не стало, и вновь призывать его было бы бессмысленно. Пришлось вставать.
Бобров, поселившись в усадьбе, решительно отверг почти все древнегреческие элементы одежды, поэтому натянул поверх трусов свободные полотняные штаны, хрен знает чьего производства, и, взяв полотенце (настоящее, махровое), отправился
Когда он вернулся назад, рядом с его брошенными на гальку штанами и полотенцем восседала Злата в одних трусиках. Трусики Бобров ее носить приучил, это было несложно, а вот бюстгальтер она отвергла категорически. И теперь, при виде ее обнаженной груди, Боброва, несмотря на теплейшую воду, продрал озноб. Зрелище было феерическое.
Бобров уже и раньше заметил, что Злата пропорциями своего тела отличается от эллинских канонов, а уж лицом тем более. А с другой стороны, она отличалась и от навязываемых ныне стандартов типа 90-60-90. У нее и грудь была больше чем 90, и бедра, а талия, наоборот, меньше 60. Вобщем она была уникальной девушкой и Бобров испытывал законную гордость обладателя, сопряженную, правда, со страхом того, что девушка может не испытывать того же по отношению к нему. Но, как говорится, насильно мил не будешь и Бобров делал все, чтобы быть милым не насильно. Кажется, ему это удавалось. Во всяком случае, эта взбалмошная девчонка, очень явно выделяла его среди окружающих. И это заключалось вовсе не в том, что она делила с ним ложе, но и в тех многочисленных, мелких, на первый взгляд, поступках, взглядах, словах, обращенных в его сторону.
— Иди сюда, — позвал Бобров, стоя по грудь в воде и не рискуя выходить как раз по причине Златкиной обнаженности.
Девчонка встала и быстрым движением сбросила трусики. Бобров едва не погрузился, потому что ноги его держать как-то сразу отказались, и он только чудовищным усилием воли выпрямился и даже изобразил на лице какую-то приличествующую случаю гримасу. А Златка, грациозно балансируя на гальке и тихонько повизгивая, направилась к Боброву. Плавать она совершенно не умела, но шла смело, твердо зная, что ее Саша не позволит, чтобы с ней что-нибудь случилось. Немного не дойдя, она бросилась вперед, прямо Боброву на шею, обняла и прижалась грудью и животом.
Какое тут купанье и плаванье. Бобров подхватил ее под коленки и поднял легкое в воде тело. Златка смотрела весело, доверчиво, и, наверно, немного лукаво. И такая она была красивая, такая вся солнечная со своей роскошной льняной гривой, наполовину потемневшей от воды, что Бобров не выдержал.
— Люблю тебя, — сказал он, совершенно не погрешив против истины. — Вот люблю и все тут.
Девушка как-то сразу перестала улыбаться, но не нахмурилась, просто стала серьезной. Она потянулась к нему и после нежного поцелуя сказала, чуть задыхаясь:
— Я все равно люблю тебя больше, — и опять улыбнулась.
Когда Серега где-то через час ехал обратно в обнимку сразу с двумя амфорами, и Прошка точно так же с сознанием собственного достоинства восседал на передке, а в повозке кроме них находилась еще и весело болтающая
После обеда ветер немного усилился, хотя направления не поменял.
— Ну, — спросил Серега, допив последнее вино из килика. — Кто там хотел на лодке покататься?
За столом на миг воцарилось молчание. Сидящая рядом с Серегой и ужасно этого стесняющаяся Дригиса глянула на него недоуменно. Зато Злата едва не подскочила.
— Я! Я! — воскликнула она и вопросительно посмотрела на молчащего Боброва.
— Только накинь что-нибудь, — сказал ей Бобров. — Ветер, как-никак.
Прошка, посмотрев умоляюще, тоже был включен в состав. А вот управ-ляющий Андрей отказался, сказав, что любит море только с берега.
Гомонящая в два девичьих голоса толпа отправилась к берегу. Инициатор Серега, кряхтя, тащил мачту со свернутым парусом. А вот Прошка гордо нес гик и не жаловался.
Из бухты выходили против ветра. Хорошо, что места для маневра было много. Прямо от пляжа ушли в сторону самой крайней из оборонительных башен, с которой за лодкой под странными парусами наблюдали двое обалдевших гоплитов. Потом, развернувшись, пошли гораздо круче к ветру к мысу с будущим парком Победы. Скорость сразу упала, зато волна, подросшая вблизи берега, начала довольно сильно подбрасывать нос лодки, иногда даже обдавая пассажиров брызгами. Боброву на корме было хорошо, но Прошка, которому доверили ответственное дело управления шкотами стакселя, несколько вымок. Девчонки повизгивали, но не от страха, а, скорее, от остроты ощущений.
Тогда Бобров сменил галс и лодка, подставив волнам левый борт, помчалась в сторону Херсонеса. Над высоким берегом, частично прикрытые ранее городскими стенами и башнями, встали белые портики и красные крыши домов. На улицах замельтешили, маленькие с такого расстояния, человечки в цветных одеждах. Однако, девчонки не радовались открывшейся красоте. У них она не сочеталась ни с чем, кроме рабства.
Глядя на поскучневшую Злату, примолкла и Дригиса. Заметив изменив-шееся настроение подруги, Бобров крикнул Сереге:
— Давай через фордевинд и домой!
— А что… — начал было Серега, но глянул на девчонок и потянул за шкот.
Лодка развернулась почти на пятке, опять ложась на курс галфвинд, но уже правого борта. Волна шла немного с кормы, и Бобров впервые ощутил насколько в этом плане вельботная корма хуже транцевой. Но тут приблизился вход в Стрелецкую бухту.
— Мы куда? — поинтересовался Серега. — Неужели к пристани?
— К ней, — согласился Бобров.
Серега ухмыльнулся и вдруг запел вполголоса:
Если радость на всех одна, На всех и беда одна…— Чего это ты? — спросил его Бобров.
— «Путь к причалу» вдруг вспомнился
Корабль
Юрка поднимался по трапу осторожно, непрерывно оглядываясь. Тюк ему достался самый легкий, но не в весе тюка было дело. Юрка впервые прошел через портал, и ему все здесь было в диковинку. Пока, правда, ничего из ряда вон выходящего он не обнаружил, но был заранее готовым ко всякого рода чудесным чудесам.