Лавсаик Святой Горы

Дионисиатский архимандрит Гавриил

И вот, желая, как видно, дать мне представление о трапезе отцов-аскетов, а наипаче положить конец внутреннему моему ропоту, особенно усилившемуся из-за авронии [70] ,– ибо, во-первых, меня, как более юного, дважды в неделю посылали с другими сверстниками собирать это растение и, таким образом, лишали службы, а во-вторых, я не мог выносить горькую похлебку из него, – Всеблагой Бог устроил так, что в это самое время пришли и уселись на скамье снаружи два эримита. И первый вопрос у одного к другому был: «Как до сего дня проводили вы Святую Четыредесятницу?». «Молитвами вашими и по благодати Христовой благополучно, – отвечал тот. – По соседству с нами есть благочестивый духовник иеромонах Матфей, он служит для нас литургию, и по средам и субботам братия причащаются.

С тем и послал меня старец, чтобы я взял просфор, немного свечей, вина и вернулся». «А как справляетесь с телесными нуждами?» – снова спросил первый. – «В нынешнем году милосердие Божие пощадило нас. Мы питались авронией и не заметили, как прошла Святая Четыредесятница. Каждый день отвариваем ее с малой толикой риса, а по субботам и воскресеньям – с елеем, так что мы избыточествуем пищей и имя Божие прославляется!». Услышав это, я оплакал себя и тотчас исцелился от роптания, ибо у нас в монастыре похлебка из авронии готовилась раз или два в седмицу, и вдобавок братская трапеза постоянно включала маслины и смоквы, эти же в своей бесплодной пустыне лишены были того и другого. Аврония представляет собой растение с мягкой верхушкой из разряда, как мне думается, карабкающихся влаголюбивых. Горькое на вкус, оно, по мнению ученых, обладает мочегонным и кровоочистительным действием. На Святой Горе аврония встречается во всех влажных местах, и стебли ее, выходящие из земли с начала по конец марта, считаются благословением Божиим для Великого поста. Тем, кто вкушает ее впервые и без елея, как положено в постные дни на Афоне, она и вправду кажется невыносимо горькой, но отцы издавна свыклись с ней, находя съедобной и полезной.

70

Объяснение см. ниже, в основном тексте. – Ред.

В каменистой пустыне Афона, простирающейся от «малого» скита Святой Анны до Виглы, водятся во множестве огромные улитки, пригодные в пищу. Здесь же мне довелось видеть отцов, никогда не позволявших себе вареной пищи и поддерживавших силы лишь сырыми плодами и паксимадами (сухарями). Был тогда у нас в обители прекрасный обычай: из хлеба, остающегося от трапезы отцов, делать сухари для раздачи приходящим пустынникам. А те, приходя за благословением и зная, что монастырь наш собирает в Моноксилите богатый урожай отборных смокв, приносили с собой улиток и выменивали их на плоды.

Теперь, быть может, и нет на Святой Горе отцов, которые могли бы уподобиться постом древним монахам Фиваиды и Палестины, проводившим по десять и более дней без пищи или довольствовавшимся кто тремя смоквами, кто пятью финиками в день. Но и сегодня найдутся здесь – как в скитах и пустынях, так и в святых обителях – воздержники, обходящиеся без пищи по три – пять дней либо вкушающие ее раз в день без елея, поскольку сухоядение для них – лучший обычай монаха. И таких отцов следует признать равночестными древним, приняв во внимание условия Афона, которые требуют большего расхода сил, чем жаркие и сухие страны (что подтвердят и коренные их обитатели, и переселенцы, долго там прожившие).

А с убылью святогорских монахов, с сокращением милостыни от святых монастырей, утративших, как мы сказали, свои метохи, и, наконец, с переменой в умонастроении христианского мира, который не идет на Афон, и тем паче к нищим пустынникам (если же и идет, то почти не подает им милостыню), эти последние, невзирая на телесную немощь и преклонный возраст, вынуждены тяжко трудиться для прокормления нищеты своей.

Лишь тот, кто знаком с труднопроходимыми тропами Афона, кто повидал скитян и пустынников, часами бредущих по ним с мешками в двадцать-тридцать ока на плечах, – тот оценит, быть может, труды и тяготы этих подвижников.

И да не подумает он, что отцы эти были еще в миру приучены к грубому ручному труду и тяжкому ремеслу носильщика. Далее мы представим читателю доныне здравствующих мужей, обладавших огромным богатством, отмеченных всевозможными почестями, блестяще образованных, воспитанных в роскоши, а порой и в царских чертогах, но все оставивших и возложивших на себя легкое бремя Господне, отвергшихся богатства житейского и навыкших, с Божией помощью, тесному подвижническому пути.

В скитах и пустыне, где не положено иметь вьючных животных, всякая

работа выполняется насельниками как почетная и достойная похвалы, хотя для многих поначалу и непривычная. Одни рубят дрова, другие возделывают крошечный огород, третьи замешивают глину, стряпают, стирают – словом, делают все, что необходимо человеку в земной жизни.

Но сказано также: отвергнись себя (Мф. 16, 24). После утомительной для тела полунощницы естество физическое требует пищи и подкрепления, но устав иноческого жительства повелевает поститься до часа девятаго, то есть до трех часов пополудни. Природная часть ищет беседы, общения и рассеяния, трезвящийся же дух напоминает монаху о безмолвии и заповедях Внемли себе (Быт. 24, 6) и «Бегай [людей], и cпасешься» [71] .

А затем вступают в дело монашеские обеты, безропотное послушание старцу, терпение прещений (хотя бы кто и без всякой вины был), отсечение своеволия и все прочее, чего требует добровольно избранный путь мученичества, то есть иноческого жития.

71

Изречение преподобного Арсения Великого. – Изд.

Посему братия, находящиеся в миру, но вожделеющие истинной жизни и делания по Богу, ревнующие о добродетели и чающие спасения души, почитайте нищих и смиренных монахов, избравших вольную бедность и уничижение, чтобы приобрести Христа. И не будьте, заклинаю вас, скоры на осуждение и на умозаключение о целом по некоей части его. Творящий бесчиние сам выставляет себя на обозрение, добродетель же в благообразии своем, напротив, смиренномудра и сокровенна. Не давайте веры всем обвинениям против монашествующих, но, как благоразумные и рассудительные, всегда памятуйте, что в любом звании людском встречаются негодные, что и среди апостолов нашелся предатель и что всецелое совершенство – лишь на небесах.

О прельщении от самомнения

Рассказывал нам блаженнейший старец Христодул из Катунакии, что в одной приморской каливе «малого» скита Святой Анны жил монах по имени Харалампий, подвизавшийся в уединении. Был он пригож лицом, высок и с бородой до пояса.

Сему-то монаху вселукавый изобретатель зла диавол исподволь внушил, что по духовным своим дарованиям, как и по телесному виду, достоин он патриаршества. И, когда увидел Харалампия ежедневно охорашивающимся, глядящимся в зеркало и ухаживающим за бородой, вообразил, что тот уже пленен гордостным помыслом. Отчего и явился ему во сне в образе священнослужителя со словами: «Прибудет на днях из Константинополя посольство архиереев, чтобы забрать тебя отсюда и возвести на Вселенский престол». Поверив сказанному, сей несчастный из самомнения, а также из страха, как бы предприятие это не расстроилось, не открылся никому и втайне начал готовиться к прибытию послов и скорому отъезду.

И вот однажды ночью пристает к утесу, на котором стояла его калива, изукрашенный корабль, а на нем – множество клириков со свещеносцами, хоругвеносцами и воинской стражей. При виде сего злополучный инок, собрав нехитрые свои пожитки, устремился навстречу гостям.

Но безмерно человеколюбие Божие и неодолима сила Честного Креста! Готовясь шагнуть на палубу, Харалампий осенил себя крестным знамением, и лукавое наваждение во мгновение ока исчезло, сам же несчастный очнулся у края утеса над бездной, кишащей акулами. Тогда осознал он сполна бесовское свое помрачение, вернулся в каливу и воздал хвалу всемилостивому Богу, а затем, отправившись к отцам-духовникам, поведал обо всем бывшем и неминуемом, казалось бы, духовно-телесном потоплении своем, от коего избавила его в последний миг благодать Божия.

Познаем отсюда, братья, сколь пагубно сатанинское самомнение и гордыня. Ибо брат сей, имея от Бога телесное благообразие и совершенство, вместо прославления Творца, заботы об украшении души своей и постоянного памятования слов Псалмопевца: Человек, яко трава дние его, яко цвет сельный, тако оцветет (Пс. 102, 15) и Яко земля еси, и в землю отыдеши (Быт. 3, 19), подобающего всем человекам, и в особенности монахам, тешил себя недолжными помыслами и фантазиями.