Лайзл и По. Удивительные приключения девочки и ее друга-привидения
Шрифт:
Нет, надо было пойти по пути наименьшего сопротивления и прикончить не только Генри Морбауэра, но и его так называемую наследницу. Августа подумывала об этом, но убоялась возможных подозрений. Медленное угасание мужчины средних лет вряд ли кому-нибудь придет в голову объяснить действием яда, особенно если давать яд очень постепенно, по ложечке, подмешивая мужу в суп на протяжении целого года. (Августа считала себя женщиной многих достоинств, и одним из этих достоинств несомненно было терпение.) Но когда следом за отцом внезапно
В какой-то момент Генри отправился в больницу, а там, спустя известный срок, и скончался. После этого Лайзл заперли на чердаке, а Вера Корыст была представлена адвокатам и бансковским управляющим как Лайзл Морбауэр – и стала законной владелицей состояния таких размеров, что даже Августе понадобилось бы несколько жизней, чтобы его промотать.
Однако сегодня – о черный день! – маленькое чудовище ускользнуло из заточения, и блистательный план, выношенный, взлелеянный, доведенный в тяжких раздумьях до истинного совершенства и осуществленный со всем бережением скульптора, ваяющего хрупкую ледяную скульптуру, – этот план приблизился к трагическому краху.
Бородавки у Августы на лбу сделались похожи на брюшко рыбы-ежа, когда она надувается, и уже в который раз за это несчастное утро из ее горла вырвался форменный рев:
– Мы обязаны ее разыскать!
– Да, маменька, – покорно согласилась Вера.
– Не то она нас разорит!
– Конечно, маменька.
– Хватит уже соглашаться с каждым моим словом, ничтожество! Слушать противно!
– Как скажете, маменька…
Августа закатила глаза и сквозь зубы выдала такой словесный шедевр, что Вера забилась в угол кареты, а ее лицо приняло еще менее вдохновляющий оттенок бледно-зеленого цвета.
– Стой! – внезапно заорала Августа, обращаясь к кучеру, и карета остановилась у тридцать первого дома по Хайленд-авеню, где возле ворот, беседуя сквозь решетку с перепуганной горничной, стояли алхимик и Первая Леди. Служанка, стоявшая с просунутой между прутьями головой, напомнила Августе преступницу, выставленную у позорного столба.
На самом деле несчастная горничная, пожалуй, предпочла бы надеть колодки и встать у столба. Сделаться рыбешкой в кухонном горшке, картошкой на сковородке – все лучше участи Карен Мак-Лафлин, сподобившейся за одно короткое утро увидеть настоящее привидение, нечаянно выпустить малолетнюю узницу и поиметь за это от хозяйки такую порку, что некоторые части тела по сию пору зудели!
И вот в довершение всех бед у ворот нарисовалась очень высокая, очень разгневанная дама в невероятно длинной меховой шубе и тоже с ходу принялась орать на бедную Карен!
Собираясь выходить из кареты, Августа расслышала невнятные извинения горничной:
– Простите, мэм, пожалуйста, простите меня, но правила… они правила и есть… И никто, даже Нервная Леди…
– Первая Леди, дубина! – Фиалковые глаза готовы
– Да, да, мэм, простите… даже Верная Леди без разрешения мадам Августы не может…
– Разрешение дается со всем нашим почтением, – вмешалась Августа, покидая карету и приседая перед Первой Леди в глубоком поклоне. При ее приближении алхимик содрогнулся: ему показалось, будто на него выкатился приземистый валун.
Вера нерешительно выбралась наружу следом за матерью. Августа тотчас ткнула ее локтем в ребра, да так, что дочь согнулась от боли. Первая Леди благополучно приняла ее судорогу за поклон.
– Чему, – спросила Августа голосом до того приторно-слащавым, что кучер на своих козлах еле поборол приступ тошноты, – мы обязаны столь непомерной честью, ваша милость?
Первую Леди от злости аж трясло.
– Никогда… – вместе со слюной вылетело у нее. Пришлось прерваться и начать заново: – Никогда, ни единого разу в жизни меня не принуждали дожидаться перед воротами! Никто, будь то день или ночь, себе подобного не позволял! Ни разу я не торчала на улице, точно… точно какая-нибудь…
И она замолчала, попросту не находя слов. Кругом витал мерзкий запах вареной капусты, и вместе с ним – воспоминания о захудалом домишке в Ховардс-Глен. В ушах зазвенели отзвуки далекого смеха, долетели даже голоса: «…а толстухе – оплеухи, вот тебе, грязнуля Гретхен!»
Она резко открыла глаза. Те дни миновали. Она давно похоронила их и запретила возвращаться к себе.
– Точно какая-нибудь простолюдинка? – подсказала одна из служанок Первой Леди, стоявшая чуть поодаль от остальных.
– Вот именно. Точно простолюдинка. – Первая Леди, оказывается, успела подзабыть это слово. Произнеся его, она заново ощутила на языке вкус скисшего молока, испорченных овощей, чего-то несвежего… то бишь – нищеты.
– Вам придется простить мою горничную, – сказала Августа, тем не менее испепелив девушку взглядом, в котором однозначно читалось обещание еще одной порки, причем гораздо более жестокой, чем первая. – Когда она была ребенком, пьяница-мать постоянно роняла ее, и она то и дело ударялась головкой.
У Карен задрожала нижняя губа.
– А вот Милли говорит, моя мама была доброй и набожной женщиной, – выговорила она.
– Значит, врет, – отрезала Августа. – А ну, брысь отсюда – и за работу!
Карен убежала в дом, всхлипывая на ходу.
Августа же вытащила из сумочки толстый позолоченный ключ и отомкнула ворота. После чего широким жестом пригласила Первую Леди во двор – дескать, мадам, только после вас. Глубоко внутри Августа так и дрожала от волнения. Какой визит! Сама Первая Леди удостоила ее посещением! Настоящая принцесса из Испании (шут ее знает, а может, все-таки из Португалии? А, неважно!). Небывалое, неслыханное дело! Теперь все соседи уж точно полопаются от зависти…