Лазарит
Шрифт:
Джоанна, заметив, что ее спутник стал скупиться на слова, решила, что, должно быть, это орденский устав требует от него скрытности. Но устав уставом, а на ее стан и ножки в стременах рыцарь тем не менее поглядывает, и не без удовольствия. Ах эти безбрачие, бедность и послушание! Кто в состоянии выдержать эти обеты, как бы ни была крепка вера? Вот и выходит, что все эти гордые паладины — обычные мужчины, истомленные длительным воздержанием…
Мартин про себя отметил, что его сближение с англичанкой развивается именно так, как он и надеялся: теперь Джоанна держится с ним вполне свободно и, уже уверенная в своей красоте, ведет себя так, чтобы привлечь к себе внимание молодого рыцаря.
Однако в следующее
«Вот болтун!» — рассердился Мартин, не вдаваясь в обсуждение достоинств Эйрика в качестве оруженосца. Разумеется, ничто не мешало ему выразить свое согласие — пусть рыжий добавит к своей коллекции венчанных жен еще одну супругу. Но внезапно Мартину стало жаль искреннюю и простодушную девушку, которой и без того досталось от разбойников. Откуда ей было знать, что влюбленность Эйрика — пусть и искренняя в эту минуту, — продлится ровно до тех пор, пока их пути не разойдутся. Если же их обвенчают в церкви, девушке придется ждать рыжего годами, не имея права сойтись с кем-либо другим. Да, порой Эйрик навещает своих милых, но после того, что он, Мартин, готовит для ее госпожи, у Саннивы нет ни малейшей надежды когда-либо снова увидеть своего варанга…
Вот почему он ответил решительным отказом, сославшись на то, что не может допустить венчания своего оруженосца в землях схизматиков-ромеев. В ордене такие вещи не прощаются.
Леди Джоанна явно огорчилась его резкости, и как только они оказались во дворе крепости, покинула спутника, бросив ему повод своей лошади, словно какому-нибудь груму. Мартин следил, как она поднимается по наружной лестнице в свою башню, до тех пор, пока она не обернулась и не помахала ему рукой.
А как только стемнело, он вновь занял пост под ее окном, будучи теперь вполне уверен, что Джоанна де Ринель наблюдает за ним.
Через несколько дней, как было условлено, отряд снова двинулся в путь, направляясь к Ликийскому побережью.
Поначалу дорога вилась по открытой холмистой местности, потом, в предгорьях, стала забирать ввысь, холмы мало-помалу превратились в высокие гряды Таврских гор, покрытые густыми лесами. Дорога превратилась в узкую тропу, и отряду пришлось растянуться кавалькадой. Впереди по-прежнему ехал Сабир, за ним Иосиф, к которому присоединился Обри, далее — греки-охранники, увлекавшие за собой навьюченных мулов, за ними — оживленно беседовавшие леди Джоанна и Мартин. Как того и требовали приличия, госпожу сопровождали камеристка, горничная и четверо уцелевших воинов из Незерби.
Замыкал кавалькаду капитан Дрого. Еще до отправления он заверил спутников, что ему намного лучше и чудодейственный бальзам Иосифа возымел свое действие. В пути капитан держался браво и был настолько приветлив с мнимым госпитальером, что Мартин заподозрил: возможно, вояка-сакс в известной мере одобряет его сближение с молодой госпожой.
Вместе с тем Мартин был предельно осторожен с леди Джоанной: ничего сверх меры — похвалы, легкие шутки, смех, время от времени, когда их кони шли бок о бок по тесной тропе, случайные прикосновения. Все это напоминало Мартину приручение молодой полудикой кобылки. Джоанна пока еще дичилась, тотчас уводила свою гнедую в сторону, насколько позволяла ширина тропы, и лицо ее при этом снова становилось надменным и замкнутым.
«Ничего, красавица моя, скоро ты будешь есть с моей руки», — усмехался про себя Мартин и принимался рассказывать о предстоящем им пути. Сельджуки еще никогда не добирались до этого гористого края, и хоть трудностей в дороге предстоит немало, они меньше всего связаны с людьми. Зато красота Тавра способна тронуть
И он указывал то в сторону низвергающихся со скал водопадов, то на заснеженные вершины гор вдали.
Проложенная через перевалы Таврских гор еще в глубокой древности тропа петляла по склону, постепенно уводя путников все выше и выше. Вдали виднелись заснеженные вершины, из ущелий доносился шум водных потоков. Порой их глазам открывались уютные зеленые долины с небольшими селениями. Хижины из дикого камня окружали сады и виноградники, разбитые на почве, расчищенной от обломков скал и щебня. И нигде не было видно лошадей: единственными животными, на которых возили поклажу и ездили верхом местные жители, были ослы.
Миновав возделанную долину, путники вновь вступили в зеленоватый сумрак леса. Вокруг витал аромат разогретой солнцем смолы, сквозь густые ветви средиземноморских сосен призрачно синели склоны соседней горы. Внизу с уступа на уступ прыгали бурные потоки, огибая обломки рухнувших некогда с высот скал.
В одном из таких мест вышла непредвиденная заминка: тропа, проходившая вдоль отвесной каменной стены, внезапно превратилась в узкий скальный карниз, справа от которого зияла пропасть. Лошади и мулы отказывались идти дальше, упирались и неистово ржали. Выход неожиданно подсказал сэр Обри, заявив, что если лошади не будут видеть пропасть, их страх пройдет. Обернув голову своего коня плащом, он осторожно ступил на карниз и беспрепятственно провел по нему животное. Таким же образом, успокаивая и увлекая за собой других коней и мулов, он помог переправиться остальным спутникам — кроме собственной супруги. Едва леди Джоанна приблизилась к опасному месту, как сэр Обри отвернулся, сделав вид, что вовсе не замечает ее.
Это не остановило англичанку — она решительно пересекла опасное место еще до того, как Мартин успел поспешить к ней на помощь.
Позже рыцарь упрекнул сэра Обри: здесь не время и не место сводить супружеские счеты. При этих словах золотистые брови лорда изумленно взлетели.
— Вы шутите, сэр? — с негодованием молвил он. — Тогда взгляните на меня: не кажется ли вам, что на моем лице до сих пор горит пощечина?
Что касается Джоанны — та выглядела нисколько не огорченной. Склонившись к цветущему кустарнику, сорвала желтый незнакомый цветок, смеялась в ответ на шутки Эйрика, перебрасывалась замечаниями с Саннивой и при этом выглядела беспечной, как певчая пташка. Словно все случившееся было досадной мелочью, помешавшей любоваться роскошной природой, мелочью, на которую просто не стоило обращать внимание.
Но этой «мелочью» был ее собственный муж, сэр Обри де Ринель!
Вот почему Мартин решил, что пришла пора откровенных признаний.
В кратких выражениях, приличествующих воину, он поведал о том, что еще в начале пути заметил, сколь необыкновенной дамой оказалась леди Джоанна, и сразу же выделил ее среди прочих попутчиков, ибо она сияла в их окружении подобно яркой звезде. Это была лесть, но не выходящая за пределы куртуазных приличий.
— Именно тогда, — продолжал Мартин, — глядя на вас, я ощутил, как в моем сердце возрождается некая давно забытая радость. Да, признаюсь: я дерзал любоваться вами, однако надеялся, что мое внимание останется незамеченным. Согласитесь, мне это удалось!
Теперь они ехали рядом под низко нависающими ветвями горных сосен. Джоанна смотрела вперед, но вся ее поза выражала напряженное внимание. И, глядя на нее сбоку, Мартин отметил, какой у нее прелестный профиль: темные загнутые ресницы, небольшой прямой нос, четко очерченный и в то же время нежный подбородок, высокие скулы. Чтобы длинные косы не мешали госпоже на лесных тропах, служанки уложили их на ее затылке в некое подобие раковины улитки, и от этого голова молодой женщины приобрела особую горделивую выразительность.