Лазурный берег, или Поющие в терновнике 3

Сторидж Пола

А чем же?

Одному Богу известно…

Во всяком случае, сама миссис Хартгейм не могла этого определить.

Джастина всегда доброжелательно относилась к незнакомым людям но, глядя на нового соседа, часто ловила себя на мысли, что он вызывает у нее какие-то неприязненные чувства, а почему – и сама не могла сказать.

Как случайно выяснилось из какого-то разговора, этот человек недавно то ли купил, то ли снял внаем один из коттеджей, расположенных неподалеку от дома Хартгеймов – как раз напротив, через дорогу.

Новый сосед сразу же облюбовал небольшую скамейку, находившуюся неподалеку, против входной калитки на участок Хартгеймов – и часто сиживал там с книгой в руках.

Джастине этот

человек показался кем-то до боли знакомым – она была просто убеждена, что где-то прежде уже видела его…

Но где?

Сколько ни размышляла об этом миссис Хартгейм, сколько ни ломала голову, сколько ни воскрешала в своей памяти самые разнообразные ситуации, в которых присутствие этого мужчины в наглухо застегнутом плаще было бы правдоподобным, но так и не могла вспомнить, где и когда она могла встречаться с этим странным человеком.

Может быть, здесь, в Оксфорде, он приходил на репетиции спектакля? Ведь иногда к ним забредали одинокие театралы, любители Шекспира…

Нет, не то… Все, кто приходил на репетиции, так или иначе считали своим долгом подойти к миссис Хартгейм и задать ей несколько ни к чему не обязывающих вопросов или, что хуже – сказать несколько банальных, неизбежных в подобных случаях комплиментов, вроде того, что он – давний поклонник актерских талантов Джастины О'Нил.

Нет, этот человек вряд ли был театралом, завсегдатаем репетиций.

Может быть раньше, до того, как они окончательно перебрались в этот милый, тихий университетский городок?

Тоже маловероятно.

Джастина обладала довольно цепкой памятью, и могла поклясться, что никогда не встречала этого человека – во всяком случае, до того, как они с Лионом переехали на Британские острова.

Джастина пристально вглядывалась в его лицо, стараясь вспомнить, откуда же оно ей знакомо, а потом, рассердившись на себя за то, что она тратит время на такое никчемное занятие, оставила незнакомца в покое.

Еще бы!

У нее были куда более неотложные дела – Уолтера наконец-то выписали из клиники, но нога еще была в гипсе, и мальчик требовал ухода.

После той истории с падением в склеп сердце Уолтера растаяло – он видел, что и Джастина, и Лион всеми своими силами стремятся помочь ему, что они хотят если и не заменить ему с Молли мать и отца то, хотя бы сделать так, чтобы они не чувствовали себя одинокими и заброшенными.

Напрасно говорят, что дети лишены чувства такта, что они неспособны понять проявлений тактичности со стороны взрослых – ни Джастина, ни Лион никогда не единым дурным словом не обмолвились не только об Ирландии и ирландцах, но и об их отце Патрике, осужденном за страшный террористический акт, унесший множество человеческих жизней – Уолтер и Молли по достоинству оценили это.

Джастина, при всей своей очевидной загруженности, наведывалась в университетскую клинику регулярно, по два раза в день, как, впрочем, и сам Лион; Уолтер видел перепуганные тревожные глаза, он ощущал заботу, которой постоянно был окружен, и постепенно перестал смотреть на Хартгеймов со скрытой неприязнью; видимо раньше, как только он попал в этот дом, он еще не терял надежды удрать, потому что сам факт усыновления его и Молли, похоже, каким-то косвенным образом оскорблял память о Патрике О'Хара; теперь же, к неописуемой радости и Лиона, и его жены, все резко переменилось к лучшему…

Кроме всего прочего, у Джастины приближалось весьма ответственное в ее новой оксфордской жизни событие – премьера студенческой постановки «Юлия Цезаря», и она буквально разрывалась между домом и колледжем святой Магдалины.

Джастина вся была в предстоящем спектакле – очень часто она ловила себя на том, что принималась вполголоса цитировать отрывки из пьесы, в которой, кстати, сама несколько раз играла и Кальпурнию, [7]

и Порцию, [8] в самых, казалось бы, неподходящих для этого местах – на кухне во время приготовления завтрака, по дороге на репетицию, и даже перед тем как лечь в постель с Лионом:

7

По пьесе «Юлий Цезарь» – жена Цезаря (прим. Переводчика)

8

В той же пьесе – жена Брута (прим. Переводчика)

Я знаю вашу мудрость. Кровавые мне ваши руки дайте И первому, Марк Брут, тебе жму руку; Второму руку жму тебе, Гай Кассий; Тебе, Брут Деций, и тебе, Метелл; И Цинне, и тебе, мой храбрый Каска; Последним ты, но не в любви, Требоний. Патриции – увы! – что я скажу? Доверие ко мне так пошатнулось, Что вправе вы меня сейчас считать Одним из двух – иль трусом, иль льстецом. – О, истинно тебя любил я, Цезарь! И если дух твой носится над нами, То тягостнее смерти для тебя Увидеть, как Антоний твой мирится С убийцами, им руки пожимая Здесь, о великий, над твоим же трупом! Имей я столько ж глаз, как ты – ранений, Точащих токи слез, как раны – кровь, И то мне было б легче, чем вступать С убийцами твоими в соглашенье. Прости мне, Юлий. Как олень, затравлен, Ты здесь лежишь. Охотники ж стоят, Обагрены твоею алой кровью. Весь мир был лесом этого оленя, А он, о мир, был сердцем для тебя. Да, как олень, сражен толпою знати, Ты здесь лежишь…

Иногда Джастина цитировала вполголоса, иногда – так, как она представляла эту фразу звучащей на театральном представлении.

Лион конечно же не обращал на это внимания – то, что многим могло показаться странностью, для него было нормой; ведь это было нормой для его жены!

Джастина уже почти забыла о странном новом подозрительного облика соседе – у нее были проблемы куда более серьезные.

И вот однажды проходя мимо незнакомца (а тот ни на кого не обращая внимания, сидел на скамейке с развернутой книгой в руках), Джастину осенило: да это же тот самый полусумасшедший то ли поэт, то ли писатель, то ли философ, то ли еще невесть кто, с которым она как-то сиживала за одним столиком в своем любимом кафе на пути в колледж святой Магдалины!

Да-да-да, как раз в тот день, ставшим роковым для Гарри и Мери…

Она, проходя по улице, выстукивала сорванной веточкой какой-то замысловатый мотив на железной ограде, а затем зашла в кафе…

За ближним столиком сидели Гарри и Мери (они тогда не заметили Джастину), а рядом…

Да, тот самый.

Кажется, он еще что-то писал. Интересно, что он здесь делает, и почему поселился в таком престижном районе? Странно, очень странно…

Как бы то ни было, однако от этого воспоминания подозрительность Джастины и какая-то необъяснимая неприязнь к этому человеку только усилились.