Льдом и мечом
Шрифт:
Миг расправы видится удивительно ярко, сочно, жаждется уже сейчас!
Но Зарах далеко… Здесь только Клесса.
Ничего, Клесса в какой-то мере — часть Зараха, хорошая кукла для репетиции мести.
Эгорд выплывает из пьянящих грез, заклинание готово наполовину, еще несколько минут… Но в уши бьет пугающе громкий стук. Мечты о возмездии взволновали так сильно, что сердце бешеным волком бросается на ребра, те дребезжат как прутья клетки. Взбудораженная мышца колотится неудержимо часто.
Пронесет, не заметит, панически утешается Эгорд. Но лицо
Клесса обрывает заклинание на полуслове…
Эгорд бросает, лицо исцарапано ненавистью, ледяная пыль вытягивается в копье.
Клесса успевает пригнуться и развернуться одновременно, так быстро, Эгорд даже толком не понимает, чем демон сбивает с ног — хвостом или криком, воин-маг переворачивается в полете, удар о стену неожиданно теплый и приятный, мутная темнота накрывает волной, тут же отступает, до Эгорда доходит: была короткая потеря сознания…
Тиморис валяется у смежной стены.
Незваных гостей обвивают хвосты, поднимают над головой Клессы. Черные объятия медленно смыкаются, демон дает пленникам время осознать, что сейчас произойдет с их внутренностями, чтобы заползающий в черепа ужас убил раньше щупалец.
— …коня тебе в езду, петух уевшийся!.. — Самое приличное из словесного шторма Тимориса, видимо, понял, что все, решил напоследок провести ментальную атаку, испортить Клессе настроение на ближайший месяц.
Хвост вырывает у Тимориса саблю, клинок исчезает в черном заплетающемся клубке, хруст — и сыплются ледяные осколки. Тиморис в отместку обогащает набор слов. Во взгляде Клессы — удивительная смесь спокойного бешенства, или бешеного спокойствия. Скручивает сильнее, у Эгорда перед глазами мутнеет, сейчас закричит…
Хвосты поднимают до потолка, хватка мгновенно обмякает. Миг дурманящего облегчения, полета… Удар о ступени алтаря, дикая боль, Эгорд вскрикивает, катится вниз, Тиморис, кажется, тоже…
Клесса возвышается у алтаря, темный, широкий, в тоже время изящный, как статуя победителя. Хвосты стелятся у пола, будто морские волны в ночь.
— Ну все, прощай, дружище! — с чувством говорит Тиморис, отползает с Эгордом к стене, ноги волокутся бесполезным грузом. — Глядишь, на небе свидимся! Хотя меня, наверное, пнут вниз, к этим краснозадым, чтоб их… Ладно, может, окажусь в плену какой-нибудь симпатичной демонессы…
Вой прижимает людей к стене, Клесса кидается вперед, черные острия хвостов наперегонки летят в Эгорда и Тимориса, пронзить как масло.
В мизинце от лиц живые стрелы замирают, Клесса останавливается, его даже слегка отталкивает. Долгая минута немого замешательства, демон словно растерян, хочет пошевелиться, начать уже что-то делать, но… Но что? Эгорд меняет гнев на сердитую задумчивость, вглядывается в Клессу…
В глазах демона рождается осмысленность и… настоящая растерянность…
Хвосты опускаются, ползут назад.
Острые глаза Клессы чуть округляются, наливаются мерцающими, как звезды, бликами. Эгорд, затаив дыхание, пораженно всматривается
Камалия!
Ее последний удар в мысленного двойника Клессы все же отразился в реальности. Что-то в голове демона случилось, тот сбит с толку некой мыслью, нужно не упустить момент. Эгорд лихорадочно рассчитывает, как быстро удастся вытащить меч, кинуть в голову…
Клесса вздрагивает, из груди монстра торчит стрела.
Глаза демона смотрят на Эгорда непонимающе и с горечью, эти чувства передаются воину-магу. Горечь того, что с Клессой гибнет и последняя частичка Камалии.
Но откуда стрела? Чья?
Из груди, живота, горла Клессы почти одновременно вырастают пять стрел. Каждая с узорчатым наконечником, будто сплетенным из стального плюща, окутана легким, как шелк, фиолетовым пламенем.
Клесса падает.
В окне — девушка. Широкий блестящий плащ, треугольник капюшона оттеняет лицо, глаза сияют как два вылепленных из снега солнца. Отсвечивают пластины и кожаные ремни нагрудника, на полотне набедренника золотыми и серебряными нитями вышит сложный рисунок, за бедрами две небольшие прямоугольные сумки, высокие остроносые сапоги сверкают бликами стальных ребер, остальное тело открыто, кожа темная как сумеречный воздух.
В руке покачивается лук, даже эффектнее хозяйки, ростом с нее, середина мощная, из чего-то тусклого, сероватого, вроде кости, по линиям узоров как по жилам течет лиловое сияние. Тетивы нет, по краям массивные как у алебард клинки, объяты туманной синей аурой, лезвия словно крылья сказочной стрекозы, сталь усеяна мельчайшими переплетениями символов, будто ковал не человек, а сотни кузнечиков.
— Не может быть… — Руки Эгорда хватают за стену, заставляют тело подняться. — Нет, этого просто… не может…
Девушка тонким прутиком спрыгивает в зал, бесшумно приземляется на колено, плащ оседает ровным слоистым облаком.
— Не верю…
Белоснежный взгляд вынуждает Эгорда стиснуть голову в ладонях, вот-вот сойдет с ума, девушка плавно встает, будто вытекает из пола столбиком ртути.
— Милита…
Часть 2
Глава 8
Из памяти всплывает мертвая Милита, полумрак свечей на кухне, домашнее платье, бледная как снег кожа, в руке флакончик яда… Только сейчас приходит понимание: это не яд. Милита, что ты наделала…
Девушка подходит к воину-магу.
— Здравствуй, Эгорд. — Голос с мощным эхом, словно хор, чувствуются хищные нотки.
— Милита, зачем ты так… надругалась над собой?..
— Это вместо благодарности? — усмехается лучница. — Спасла тебе жизнь, если не заметил.
— Ты стала нежитью!
— А мой муж, — шипит Милита, — стал куском гниющего ужина для червей!
— Тот флакон… не яд?
— Как видишь. — Милита саркастически улыбается, губы вздрагивают в оскале. — Пришлось много времени провести в обществе некромантов, чтобы продали зелье и снаряжение.