Лебединая дорога

Семёнова Мария Васильевна

Чурилу мотнуло в седле вперёд, ткнуло лицом в жёсткую гриву: тяжёлая, боевая была стрела. Он ещё потянулся к мечу, оглядываясь в поисках врага. Потом сполз с коня наземь и остался лежать.

Далеко позади, у костра, как от толчка пробудился Лют… Вскинул голову и увидел боярина Ратибора.

– Господине! Вернулся князь?

– Вернулся… Вышатиных поскакал встречать.

Стыд ожёг Люта жарким огнём! Даже слёзы выступили на глазах. В один миг взнуздал чалого и сунул Волчку под нос старый ремень: ищи! Верный пёс покрутился

на месте, разыскивая следы. Потом рысью пошёл в лес.

Долго-долго вокруг было тихо…

Потом кусты чуть шевельнулись. Раздвинулись. Выпустили на прогалину человека.

Был он невысокого роста, плечист и кривоног, как все живущие в сёдлах. Он держал в руках туго натянутый лук. Шевельнётся упавший – и получит вторую стрелу. Или конь, если вздумает его защищать. Но коня лучше не трогать. Хороший конь…

Медленно, словно к опасному зверю, подобрался к словенину степняк. Словенин лежал лицом вниз, и оперение стрелы глядело в звёздное небо. Это было плохо. Лучше бы он упал на спину.

Лучник ткнул лежавшего ногой в мягком сапоге. Тело податливо уступило удару – ни стона… Тогда ночной гость снял стрелу с тетивы и нагнулся, вытаскивая нож.

Тяжким ковадлом пал ему на голову железный княжеский кулак!

Волчок вылетел на поляну и встал лапами связанному пленнику на грудь. Зарычал ему в лицо. Чужой запах поднимал шерсть на собачьем загривке… Лют кинулся с седла:

– Мстиславич! Казни… нерадивого…

Чурила отозвался:

– Не реви… не девка. Помоги лучше.

Он сидел на земле, прижимая левый локоть к груди, чтобы было не так больно.

– Стрела в плече… Вынь.

Лют опустился подле него на колени, высек огонь. Не первое лето ходил он за князем и стрелу из живого тела тащил не впервые. Обломанное древко торчало в левом плече. Не нагнись Чурила погладить коня – как раз села бы в самое сердце…

Лют обхватил пальцами скользкое древко. Напряжённое тело с трудом отдало наконечник. На всякий случай Лют спрятал трёхгранное хазарское жало и припал к ране губами, высасывая кровь. Кто знает, чем её намазали, эту стрелу…

Они вернулись к войску, ведя пленника на верёвке. Там уже готовились ехать встречать. При виде раненого князя люди зароптали, потом этот ропот сменился яростным криком. Свет костров пал на чужака. Поношенный грубый халат, затасканные шаровары, смоляные косы по пояс. Колчан со стрелами, уложенными головками вверх… Хазарин!

Стрелок озирался, как ночная птица, вылетевшая на огонь: крепко же ошеломил его князь… Только щерились из-под чёрных усов никогда не болевшие зубы. Множество рук потянулось к нему – не миновать скорой расправы! Радогость вмешался:

– Что делать с ним, княже?

Чурила велел:

– Допроси.

Хазарина уволокли…

Кликнули лекаря – и первым, как то не раз уже бывало, явился Абу Джафар. Невозмутимо осмотрел рану, попросил показать стрелу. Потом попросил другие стрелы. И долго рассматривал их и вертел, склонившись

возле огня.

– Здесь есть желобки для яда, – объявил он наконец. – Но были ли они наполнены, я узнаю не раньше утра. Ибн Мстиландж! Я табиб, и мой святой долг – не причинять лишних мучений… Не в моих силах остановить яд, но я посоветовал бы прижечь рану железом…

С той стороны, куда ушёл Радогость, долетел дикий, отчаянный крик. Стоявшие молча переглянулись… Чурила усмехнулся:

– Как мне, так и ему… Давай!

Он не закричал, только вздрогнул. Абу Джафар перевязал рану и размешал в тонкой чашке какое-то питьё. Князь выпил, не спрашивая, и неведомое зелье сморило его быстро и мягко.

Лют просидел над ним до рассвета, слушая – дышит ли… Видга молча устроился около друга. Умри конунг, сын ярла взойдёт за ним на костёр. Это было ясно.

Лют едва просветлел даже тогда, когда из предутренних росистых сумерек возник Абу Джафар и сказал на ухо Ратибору:

– Стрела чиста… Малик не умрёт.

Когда с реки начал подниматься туман, хазарину привязали на шею камень. От него мало чего добились, кроме имени: Барджиль.

Видга и Скегги вместе отправились посмотреть, как его будут топить. Когда вода успокоилась, Скегги проговорил:

– Не так велика была его удача, как ему бы того хотелось.

Видга ответил:

– Достаточно велика неудача, но большей он уже не причинит!

Утренний холод заставил Скегги поёжиться. Он сказал:

Мучитель опоры змеилуны морского коня,удачи не повстречав,ушёл на тёмное дно.Дробитель ложа дракона,враг блестящих обручийснова сядет в седло…

Он не успел договорить – Видга схватил его за руку:

– Смотри!

Туман рассеивался, открывая перламутровую ширь реки. Оттуда, сверху, с севера, шли корабли… И первым, мерно взмахивая вёслами, шёл чёрный драккар Халльгрима Виглафссона. Виден был голубой плащ хёвдинга, стоявшего на носу. Борт о борт шли за ним корабли братьев и Торгейра – красный, расписной и синий с белым носом. А рядом с драккарами, не обгоняя и не отставая, резали лёгкую зыбь семь узких лодий, вытянутых и хищных, словно стайка речных змей… Передняя бежала весло в весло с чёрным кораблём.

Это шла боевая снекка Ольгейра ярла.

16

Был тёплый вечер, явившийся на смену жаркому дню. Они все сидели на палубе чёрного корабля – булгарин, словенин, вагир и халейг. Четверо молодых. Каждый привел по войску.

– Вняли мы твоей повести, пресветлый хан Кудряй, – сказал Чурила. – Говорил и я. Тебе, Виглавич, сказывать.

Халльгрим спокойно отозвался:

– О чём, конунг? Я своих людей привёл… Пусть ярл говорит.

Последнее время мало кто видел, чтобы он улыбался.