Лебединая дорога
Шрифт:
Посмотрели на Олега.
– Я так мыслю, – поднял голову белозерский воевода. – Славные князья и ты, Халльгрим вождь! Четверо нас, да не быть же телу о четырёх головах. Кого слушаться станем?
Сын Ворона откликнулся первым:
– С меня достаточно моих кораблей…
Он никогда не командовал таким числом людей, а конниками и подавно. Чурила самую малость промедлил. Обо всём успел поговорить с ним старый Мстислав! И потому князь ответил:
– Я пособлять тебе шёл, Кудряй-хан. А добычи достанет.
Сам Олег – воевода, не князь, – и вовсе
Краска выступила на тёмных скулах Кубрата… Небывалая честь легла на плечи, словно плащ тяжёлой золотой парчи.
Он поднялся:
– Ваши мечи стали моими мечами… Братья, моя рука станет вашей рукой. И пусть камень поплывёт, а хмель погрузнет, если однажды эта рука обратится против кого-то из вас!
Когда в небе высыпали частые звёзды, Олег один пришёл к кременецкому князю. Тот, по своему обычаю, ни шатра, ни котла не привёз, укрывался небом, огораживался полем… Он сидел возле костра, и Лют, верный меченоша, менял повязку на его плече.
Олег расспросил о хазарине, дружески пожурил князя за беспечность. Отведал испечённой на углях вепревины. Потом сказал:
– Ведаешь ли, Мстиславич, зачем я пришёл… Шила в мешке не утаишь, так ведь у вас говорят? Ещё слыхал я: надсаженный конь, надломленный лук да замирённый друг…
Чурила отложил початый кусок и повернулся к нему всем телом – одну шею поворачивать было больно:
– Ты о чём это, воевода?
Олег ответил невозмутимо:
– О том, что лучше оно будет, если я сам тебе расскажу, пока другие не донесли. Не к тебе я шёл, княже, и не с тобой. На тебя послан был…
Тёмный вихрь закружился перед Чурилой.
– Дале говори!
Олег пошевелил в костре и проговорил негромко:
– Над тобою другого князя нету. Отец твой разве, да вы одно с ним. Надо мной же господин мой Рюрик. Понял ли, что летось я тебя под него склонял?
Чурила молчал.
– Не пошёл ты к нему добром. Ныне же прислал он грозное слово, повелел примучить и Круглицу, и Кременец. Мне, воеводе, велено собирать весь язык словенский…
Ох, какими глазами посмотрел на него князь! Не двумя – одним: опустилось, будто прицелилось, тронутое шрамом веко. Наверняка не пожалел бы больного плеча – да Лют унёс меч, почистить, наточить.
И Чурила остался сидеть, ожидая, пока стихнет угар. Ибо не бывало ещё добра от поспешного слова, а того пуще – от поспешного дела…
– Что же не примучил? – спросил он наконец, и голос дрогнул-таки от задавленной ярости. – Знал же, что я с войском не дома!
Олег всё глядел в костёр. Потом взял палочку, выкатил из жара огненный уголь… да и взял его на ладонь!
– Я в спину не бью, – молвил он тихо. – Не затем гостем у тебя жил. Да и щит мой не о двух сторонах…
Чурила ударил его по руке, стряхивая уголь.
– Рюрик твой… кругом Рюрик! Думаешь, в благодарность под него пойду?
На другой день войско догнали гонцы из дому. Привезли всем приветы: Нежелане от жениха, Чуриле от водимой. Писаны те письма были одной рукой –
Чурила тоже долго целовал глазами берестяное письмо. Но после не помягчел, ходил такой же, как всегда. Порой, правда, запускал руку под рубашку. Письмо трогал или раненое плечо?
Гонцы переночевали и поскакали обратно, оседлав свежих коней. Войско осталось на месте. Хазар решено было ждать здесь. Издалека слетелись четыре орла, и каждый устал…
Халльгрим размышлял…
Велико и могуче было Мировое Древо Иггдрасиль. Вселенная строилась вокруг него, подобно жилому дому. Сын Ворона смотрел на противоположный, необычайно далёкий берег. И хмуро думал о том, что для здешней земли таким Древом была река Рось. Сколько племён, и каждое – целый мир, непохожий на остальные, – кормилось у её берегов! Сколько он уже повидал, а сколько других, ещё более удивительных, жило дальше на юг… И, должно быть, ведать не ведало, что есть такая страна на свете – Норэгр…
Халльгриму впервые хотелось пройти до края весь населённый мир. И не ради славы и добычи – просто так, посмотреть. Занятные рассказы сложат о его походе, когда он возвратится домой.
Но сперва надо выиграть битву.
Хазар ждали со дня на день… Отроки-наворопники, разведчики, не покидали сёдла.
Однажды случилось так, что четверо парней, высланных князем на полдень, привели с собой человека… Статный, седоголовый, он шагал между двумя конями своей охотой, без принуждения. Лицо у него было словенское, с плеч свисали обрывки богатых одежд.
– Князя бы мне, – попросил он, когда пришли. – Чурилу Мстиславича.
Молодые воины только переглянулись – откуда знает?
Чурила стоял на берегу, беседуя с Халльгримом. Отроки и глазом моргнуть не успели, когда незнакомец вдруг пригнулся и со звериным воем бросился к Виглафссону… ни следа не осталось от его спокойного достоинства!
– Овда! – пробормотал случившийся поблизости Азамат. И кинулся наперерез – остановить.
Но сын Ворона недаром двадцать зим носил на боку меч. Он успел обернуться. Без меча – кулаком в грудь отшвырнул нападавшего под ноги отрокам. Сильные руки пригвоздили к земле рычащее, извивающееся существо… Подошедший князь на миг увидел его глаза: больным, безумным огнём горели они…
Отроки хотели связать человека, но Чурила не позволил. И постепенно тот затих сам. Уткнулся лицом в изгрызенную землю и только тяжко дышал. Потом поднял голову, опустошённо поглядел на Чурилу… на Халльгрима… и вдруг жалко заплакал:
– И ты… с ними, Мстиславич…
По знаку князя отроки отпустили его. Он остался лежать.
– С кем я, – отрезал Чурила, – то дело моё! Ты, пёс, отвечай, почто на воеводу моего бросался?
Вредоумный отозвался:
– Не пёс я… человек!
Дорожки слёз блестели на грязном лице.