Лебединая песня
Шрифт:
Ваня Мельников последним вылезает из лодки. Если развернуть лодку носом по течению и вытолкнуть на середину плеса, то ее подхватит течением, унесет в Лаукне, и, если не прибьет к берегу, к утру выплывет она в залив Куришес Гаф.
Но у Вани Мельникова иной расчет — самое лучшее для группы «Джек», чтобы лодка, набрав воды, затонула. И Ваня, выхватив финку, продырявливает днище… Зварика, соорудив веник, заметает следы на песчаной отмели.
Группа «Джек» спешит на юг, шагает мрачным бором. Во фляжках тихо булькает вода. На вкус она чуть отдает бензином и соляркой.
Разведчики уходят в глубь сосновой чащи, а за рекой гудят, тарахтят моторы — это мчится из Тильзита моторизованный отряд эсэсовцев к городку Гросс-Скайсгиррен. Через считанные минуты они будут стоять над недвижным телом Джека и рассматривать при свете мотоциклетных фар его застывшее лицо…
Утром в далекой вятской деревне Выгузы старая, седая женщина пойдет с коромыслом по воду. Ей встретится у колодца почтальонша на велосипеде, и шестидесятилетняя седая женщина тихо, со страхом и надеждой спросит, нет ли весточки от сыновей.
У Евдокии Яковлевны пятеро сыновей на фронте.
«От сынов-то ваших? — скажет почтальонша. — Нет, ничего нет, а газета веселая! Кучу городов наши взяли — Брест, Белосток, Львов…»
А Павка в тот день будет лежать на каменной плите в морге тильзитского гестапо.
А генерал армии Черняховский и его помощники будут думать, как поскорее и с наименьшей кровью разгромить дивизию, чью скрытую передислокацию раскрыла группа «Джек».
К утру девушки совсем выбиваются из сил.
— Ти-ти-ти-та-та! — подбадривает их Шпаков, — «Идут радисты!»
В сером свете утра Аня видит на своих ладонях запекшуюся кровь командира.
Аня переводит взгляд на Шпакова, внимательно приглядывается к нему. Широкий, чистый лоб под шапкой густых русых волос, раздвоенный сильный подбородок с ямочкой, в задумчивых серо-голубых глазах затаилась тревога. Еще неизвестно, кому труднее поставили немцы задачу — Александру Невскому или Коле Шпакову…
В неуютное место попадают к утру разведчики. За южной, чересчур редкой опушкой — чистое поле и фольварки до самой «железки» Тильзит — Кенигсберг. Кругом дороги, снуют машины; в лесу полно рабочих, заготавливающих древесину; неподалеку — палаточный лагерь Гитлерюгенда. Шум и гам, как на воскресной массовке. Дотемна лежат разведчики, лежат тише воды, ниже травы. Нечего и думать вести разведку, базируясь в этом парке.
Глава четвертая.
«ДЖЕК» И «ЗУБЫ ДРАКОНА»
В УКРЕПРАЙОНЕ «ИЛЬМЕНХОРСТ»
Где короткими перебежками, а где ползком, по-пластунски, пробирается, держа путь на юг, группа «Джек». В стороне остаются освещенные луной крутые черепичные крыши деревни Миншенвальде. В первую же ночь разведчики переходят через железную дорогу Тильзит — Кенигсберг. Вот она, узкая среднеевропейская колея, ее ширина — 1435 миллиметров.
Советская железнодорожная колея заметно, почти на девять сантиметров, шире. Всем в группе памятна эта «среднеевропейская»
Слева раздается заунывный паровозный гудок — от Меляукена, стуча колесами на стыках, поезд идет на станцию Лабиау.
Вот бы, по доброму партизанскому обычаю, оставить под шпалой на этом безлюдном лесном перегоне «визитную карточку» группы «Джек» — килограммчиков этак пять тола с верной «ПМС» — противопоездной миной Старикова! Но разведчики проходят мимо — всякие диверсии «Джеку» строго-настрого запрещены. Да и нет у них тола, если не считать семидесятиграммовых кругляшек в противопехотках, предназначенных для преследователей.
— Выходит, иди воевать, да не смей стрелять! — сокрушенно вздыхает Ваня Мельников.
Может быть, здесь, на этой стороне «железки», найдет «Джек» надежное укрытие?
Километрах в трех-четырех за «железкой» группа ползком перебирается через широкое бетонное шоссе. Аня ползет, стараясь не испачкаться в полупросохших лужицах черного масла.
На той стороне тоже тянутся культурные, рассеченные частыми просеками леса. Шпаков решает идти дальше, на юго-восток, под Инстербург.
Сухо хрустит под ногами седой лишайник. Загадочно тихи просеки. Молчат сосны.
Дневка проходит в заросшем можжевельником овражке, недалеко от деревни Ежернинкен, что лежит на магистральном шоссе Тильзит — Велау. Пополудни какие-то жители этой деревни проезжают по давно не езженой дороге краем оврага. Разведчики, замерев, видят трех стариков бауэров на фурманке. Один из них сидит с раскрытой газетой «Остдейче Цейтунг» в руках. Если заметят, надо будет догонять их и… Но старики, увлеченные неторопливой беседой, не глядят в овраг; только породистый тракененский конь косит туда равнодушным глазом да наплывают, редея, облачка табачного дыма из трубок…
Шпаков оказывается еще более строгим командиром, чем капитан Крылатых. Он берет на учет все наличные продукты, распекает Юзека Зварику за неумеренный партизанский аппетит и устанавливает «блокадную» норму — в сутки по одной банке американской свиной тушенки на девять человек.
На следующее утро Аню подташнивает, у нее кружится голова, противно сосет под ложечной, но Аня не падает духом. Правда, она уже чувствует, что тут придется голодать куда сильнее, чем в Сеще.
Первого августа дневка проходит недалеко от просеки, на которой посажен картофель. Пышная зеленая ботва усыпана белыми и фиолетовыми цветами.
От голода все сильнее, нестерпимее жжет в пересохшем рту, гложет в желудке.
— Давайте, ребята, накопаем картошки, когда стемнеет, — предлагает Аня.
— Эх, рубануть бы сейчас молодой картошечки со сметанкой и укропчиком! — мечтательно произносит Ваня Овчаров, глотая слюну.
— От сырой бульбы пузо лопнет! — мрачно изрекает Зварика.
— Конечно, накопаем! — поддерживает Аню Шпаков. — Может, когда и удастся развести костер.
— К тому времени, — угрюмо усмехается Ваня Мельников, — ваша молодая картошка здорово постареет!