Лечебное дело zyablikova
Шрифт:
Как я уже писал, моё скоропалительное решение стать хирургом было вызвано исключительно разочарованием в возможностях неотложной терапии. Ведь какого-то настоящего, глубинного желания "резать людей" во мне никогда не было!
Что я вообще знал о хирургии и хирургах?
В 11-летнем возрасте я угодил с аппендицитом во флотский госпиталь. Меня оперировал начальник отделения, капитан первого ранга Иван Иванович Савчук.
Это был очень внушительный, властный и грубоватый дядечка. Вокруг рта у него даже были какие-то особые складки, каких у обычных людей не было. Они придавали простому лицу Ивана Ивановича (такому же простому, как его ФИО) выражения хищности и жестокости, от которых становилось
Послеоперационный период был, что называется, "гладким", и я всё время жадно читал, лёжа на койке, обложенный естественно-научными и научно- фантастическими книжками. Иван Иванович, придя на обход, спрашивал меня своим густым басом:
– Ну? Кем будешь, когда вырастешь?
– Космонавтом! – с вызовом отвечал я.
Я знал, что это неправда, но не хирургом же!!
Иван Иванович одобрительно улыбался, отодвигал мои книги, сдвигал свои хищные складки, садился своим грузным телом в ослепительно белом халате на край койки и начинал "смотреть живот". На мой живот он, впрочем, не смотрел, а только мял его очень чистыми толстыми пальцами, каждый раз делая мне больно. Он было пообещал отменить мне болючие уколы в попу, и я возрадовался жизни, но вечером пришла строгая медсестра со шприцем, и, как я ни спорил с нею яростно, как ни доказывал, что Иван Иванович утром отменил мне все уколы, она отвечала, что ничего не знает, что в листе назначений у неё ничего не отмечено…
– Ну-ка, пациент, снимайте трусы и поворачивайтесь на живот, я сейчас сделаю вам внутримышечную инъекцию!
…и таки всадила мне этот последний укол, который оказался самым болючим из всех… и я тогда проплакал полночи. Не столько от боли, сколько от обиды, что Иван Иванович просто, наверное, забыл отметить в листе назначений, или как там у них эта штука называлась…
В 15-летнем уже возрасте в моей правой кисти разорвалась самодельная петарда из немецкого винтовочного патрона. Эхо войны… Меня оглушило, сильно порезало пальцы развернувшимися краями гильзы, и обожгло кожу ладони пороховыми газами. Понимая, что мне придётся снова встречаться с Иван Ивановичем, я предпочёл обойтись своими силами, выковырял иглой несгоревшие порошинки из- под кожи, промыл раны водой и наложил повязку с синтомициновой эмульсией. Всё зажило за 3 недели, и никакой Иван Иванович со своими хищными складками вокруг жестокого рта мне не понадобился.
Я был всё ещё очень зол на него за неотменённый укол!
В свои неполные 17 я уже учился в мединституте.
Да, жизнь полна неожиданных поворотов.
Ни академики Стручков и Петровский, которые читали нам лекции, ни практ.преподаватели по хирургии, не изменили моего впечатления о хирургах. Мне они все казались очень примитивными и недалёкими людьми, стремящимися сделать больно и так больному человеку.
Меньше всего я хотел быть похожим на них.
Тем не менее, как помнит читатель, в самом конце V курса я принял такое решение, когда нам с Боткиным так и не удалось купировать аритмию. По всем хирургиям у меня были "отл.", так что никаких вопросов ко мне в деканате не возникло.
И вот, когда мне едва исполнилось 22, медицинский мир планеты Земля обогатился ещё одним хирургом…
Всю субординатуру по хирургии я, однако, провёл в какой- то прострации, и в операциях участия не принимал, не умея ни вязать узлы, ни держать крючки, не имея ни цели в жизни, ни понимания своего места в ней. Шёл последний курс мединститута, и я, что называется, "отжигал по полной", погрязнув в связях, приключениях и удовольствиях самого сомнительного свойства.
"Коллега, не будьте таким разгильдяем", – дал мне на прощанье совет мой наставник, врач-интерн Виктор Борисович М. Он был всего на год старше, но полная мне противоположность – очень серьёзный молодой доктор 24 лет, потомственный хирург в третьем поколении,
Но, как предсказывал нам, студентам, один из преподавателей, "ничего, жизнь вас всех обкатает, будете в строю ходить".
Из субординатуры я плавно перетёк в интературу, которую проходил, напомню, в одной из медико-санитарных частей 3-го ГУ МЗ СССР.
Увы, неовладение элементарными хирургическими навыками в интернатуре очень сильно мне повредило, и довольно дружный коллектив хирургов смотрел на меня прищурившись, косо.
– Узлы надо было учиться вязать в субординатуре! – орал на меня анестезиолог Л. на плановых операциях, ибо я, путаясь в нитках, затягивал ему наркоз. – В интернатуре надо уже оперировать!!
Я, конечно, усиленно старался наверстать, ходил на операции и на дежурства, идеально ровно срезал нитки над узлами, поэтому заведующий отделением Владимир Иванович Б. доверил мне вести мужскую палату. Туда как раз поступил в плановом порядке 48-летний больной с рубцовым стенозом привратника. Ему предстояла резекция желудка и формирование гастроэнтероанастомоза в исполнении Владимира Ивановича. Мне же предстояло больного готовить и докладывать на общехирургической пятиминутке.
Как я сейчас понимаю, больной был не совсем "простой", в том смысле, что возникли какие-то внеуставные шур-шур по поводу того, что он "отблагодарит"… но я, комсомолец с 1978 года, был выше этого, к тому же, я всего-навсего интерн, поэтому вёл, "блатного", в принципе, пациента как ни в чём не бывало.
Как я успел заметить, доклад на пятиминутке пациента, идущего на плановую операцию, бывал довольно лаконичен – ФИО скороговоркой, диагноз, какая именно операция планируется, какой вид анестезии, кто хирург, и всё – ни у кого вопросов не возникало, все понимали, что это – пустая формальность, и никто не стремился вникать в детали. Поэтому я думал, что выйду, сухо отбарабаню как все, и сяду снова.
Общехирургические пятиминутки вёл тот самый вызывающий трепет "Зубр", со своеобразной манерой дежурить которого я уже знакомил читателя. Присутствовали: анестезиологи-реаниматологи во главе с заведующим, хирурги во главе со своим, травматологи, урологи, стационарный рентгенолог и заведующая оперблоком. Всего человек 30-40 довольно неплохих специалистов, средний возраст которых был тоже 30-40 лет.
Отчитывались, выходя вперёд, лицом к собранию. Сперва отчитались дежурные, отдельно реаниматолог, отдельно хирург, отдельно травматолог. Все шло сухо, лаконично, делово. Перешли к плановым операциям.
–Так, хирургия. Кто там идёт на операции?
У нас "шёл" один мой язвенник, поэтому встал я и с историей поспешил на кафедру. Коллеги оживились – это был первый раз, когда интерн zyablikov выходил вперёд. Я даже ещё ни разу не отчитывался самостоятельно, хотя отдежурил не менее двух десятков раз. Старшие товарищи мне всё ещё не настолько доверяли, чтобы выпускать одного с отчётом…
Обнаружив себя стоящим перед столь внушительной аудиторией и имея позади страшного Зубра, я почувствовал вдруг подступивший к горлу комок и предательский налив ушных раковин, поэтому сразу же уткнулся в историю болезни и забубнил:
– Больной Сидоров, 48 лет, поступил в хирургическое отделение 19 октября 1987 года с диагнозом: "Язвенная болезнь желудка и XII-перстной кишки. Рубцовый стеноз привратника". Направлен в плановом порядке хирургом поликлиники для оперативного лечения в плановом порядке…