Лёд и алмаз
Шрифт:
Удар «Ларги» о роторную стрелу заставил ту содрогнуться, а не предназначенная для таких нагрузок транспортерная лента вмиг заклинила. Её внезапная остановка сбила меня и Зелёного Шприца с ног, и мы покатились вдоль по дорожке, благо она была ровной и лишь по щиколотку присыпанной снегом. И только прекратив бороздить его, мы смогли обернуться и воочию удостовериться, какой участи нам довелось избежать.
Проскребя днищем по ковшам, катер упал на тот же борт, на какой он начал крениться, когда мы из него выскочили. Возможно, он сорвался бы в итоге со стрелы, но едва раскуроченная махина грохнулась на транспортер, как в следующее мгновение её уже придавил опустившийся на неё сверху черпак. Вонзив зубья
Трансмиссия ротора душераздирающе взвыла и заскрежетала. Стрела затряслась ещё сильнее, раздался очередной разрушительный удар, а вслед за ним — громыханье по экскаваторному каркасу обломков какого-то невидимого нам, рассыпавшегося от натуги механизма. После чего завывание сразу прекратилось, и бьющая Годзиллу конвульсия тоже перешла в затухающие, инерционные колебания. Транспортёр у нас под ногами всё ещё ходил ходуном, но он, в отличие от трансмиссии, разваливаться вроде бы не собирался.
Могуч был Годзилла, слов нет. Однако нынешняя пойманная им жертва оказалась ему не по зубам. Не сумев раскусить этот орех, исполин напрочь вывернул себе челюсть. И, не то от досады, не то ещё по какой причине, резко поменял курс, начав разворачиваться в сторону реки, которая, по его исполинским меркам, была от него в считаных шагах.
Впрочем, куда бы он ни намылился — уж не топиться ли с горя? — нас с Тиберием пока не волновало. Проблема движущегося Годзиллы встанет перед нами, когда мы отыщем способ, как спуститься с него на землю. И хоть найти такой путь было, теоретически, намного проще, чем в случае со Жнецом, на практике всё сложилось не так гладко.
Прежде чем транспортёр остановился, сброшенный мной на него «Лототрон» докатился почти до начала стрелы. Паралич «пищевода» биомеха сыграл нам на руку, избавив от погони за убегающим контейнером, но вот сведённые судорогой «челюсти» преподнесли неприятный сюрприз.
Борта заклинившейся в них «Ларги» были деформированы, однако крыша верхней палубы осталась практически неповреждённой. А по краям этой крыши имелось несколько аварийных люков, через которые чистильщикам предстояло покинуть катер и тоже выбраться на транспортер. Сколько их могло эвакуироваться самостоятельно, мы понятия не имели. Но, судя по доносящимся из разбитой машины шуму и возне, как минимум половина находящихся там врагов была ещё вполне боеспособна.
Люки начали с грохотом распахиваться, когда мы с Тиберием добежали до середины стрелы. А когда нам оставалось до «Лототрона» всего ничего, у нас над головами засвистели пули и сорванный, но всё ещё грозный и убедительный голос Грободела гаркнул:
— Стой!!! Стой, а то пристрелю!…
Как ни хотелось мне проигнорировать его приказ, пришлось, увы, ему подчиниться. Промахнуться с такой дистанции Хряков не мог, а значит, он намеренно выстрелил поверх голов, давая нам шанс сдаться живыми. Один-единственный шанс — другого не будет. И следующая очередь полковника, а также очереди выскочивших вслед за ним бойцов ударят нам в спины. На голом и прямом, словно огромная линейка, транспортере у нас отсутствовала всякая возможность спрятаться или попытаться увернуться от выстрелов. И по редким перемычкам стрелы в моём любимом стиле Тарзана не ускачешь. Во-первых, намокшие в снегу перчатки сразу же примёрзнут к металлу. А во-вторых, в мороз он слишком скользкий, чтобы удержаться на нём без специальных верхолазных перчаток и обуви. И вниз опять-таки не спрыгнешь. Вряд ли я разобьюсь, упав с двадцатиметровой высоты
Отыграв время на крутом спуске, мы в итоге вчистую продули противнику этот кросс на финишной прямой. Прямо-таки фатальная закономерность: стоит лишь мне взобраться на биомеха-гиганта, как Фортуна вмиг отрекается от меня и вручает мою драгоценную персону в руки злейшим врагам. Что ж, второй побег, и вторая неудача. Деваться некуда, значит, будем сдаваться. Нам не привыкать — в первый раз, что ли?…
Хряков не являлся капитаном «Ларги» и потому не счёл зазорным покинуть её одним из первых. Выглядел он, правда, не слишком браво: сильная хромота на правую ногу, разбитое в кровь лицо, трясущиеся руки… Наверняка полковник вдобавок заработал ощутимую контузию. Но тем не менее ему хватило выдержки собрать в кулак оставшиеся силы и броситься за нами в погоню спустя считаные секунды с момента падения катера.
Одержимость, вполне достойная моего предыдущего лучшего врага — узловика Ипата…
Годзилла продолжал широко и неторопливо шагать к Оби (глубокий снег мешал ему продвигаться быстро), а мы стояли на коленях, сплетя пальцы на затылках, и напряжённо следили за приближающимся к нам Грободелом. Его сопровождал десяток бойцов, хотя на кой чёрт — неизвестно, поскольку у нас не было даже ножей. Прочие оставшиеся на ногах солдаты в эту минуту поспешно эвакуировали из «Ларги» раненых и контуженых товарищей. Топливные баки катера, кажется, не были повреждены, но всё равно существовал риск, что горючее может где-то просачиваться и вспыхнуть от случайной искры.
Свирепый, полубезумный взор Хрякова недвусмысленно намекал, что сейчас-то мы точно огребём побои, на какие полковник поскупился при первой нашей поимке. Неизбежность этой запоздалой экзекуции читалась и в каждом кровавом плевке, которые Грободел то и дело выхаркивал себе под ноги, и в играющих у него на лице желваках, и в хранимом им лютом молчании. Я, как никто другой, знал, что крикливым Хряков становится лишь тогда, когда по какой-либо причине ему не дозволяется распускать руки. Но если ничто его в этом не сдерживает, он предпочитает не размениваться на сотрясание воздуха бранью и выплескивает свой гнев более убедительным способом.
Однако, когда между нами и Хряковым оставалось меньше одного пролёта роторной стрелы и солдаты уже держали наготове наручники, вся их группа во главе с командиром вдруг остановилась и дружно вскинула автоматы. Только стволы их почему-то были нацелены уже не на нас, а выше.
И едва это произошло, как из-за наших спин донеслись странные звуки. Странные, но тем не менее знакомые. Даже несмотря на охватившую меня пораженческую тоску, я вмиг припомнил, где и когда мне доводилось слышать нечто подобное.
Это происходило сегодня, на подступах к площади Маркса, когда я, Свистунов и Дюймовый пережидали снегопад под самодельным тентом. Помните то самое загадочное шуршание песка, сыплющегося на жестяной лист? Шорох и лёгкое дребезжание. Разве что теперь они не были приглушены стеной снегопада, а слышались отчётливо и громко. Так, будто я улегся на ту гипотетическую жесть, и гипотетический песок падал на неё прямо возле моего уха.
— Гордии! — сдавленно просипел Тиберий. И без того дрожащий, словно осиновый лист, он затрясся ещё сильнее, когда, оглянувшись на пару со мной, узрел движущихся к нам по транспортеру мигрантов. Э, да что Тиберий! Я и сам затрепетал от ужаса, глядя на этих тварей не через бронированное стекло удирающей от них «Ларги», а с расстояния всего в полтора десятка шагов. И, что ещё хуже, расстояние это медленно, но верно сокращалось.