Лед и пепел
Шрифт:
— Что это? Кучевка или земля?
— Гора Осборн. Высота тысяча четыреста тридцать девять метров. Находится в шестидесяти километрах к северу от Нома.
Громов и Юмашев стояли за креслами пилотов. Часть пассажиров, по двое, спали на откидных койках, а остальные через центральные пулеметные блистеры следили за горизонтом, морем, восторгаясь необозримыми просторами, и поднимали неистовый крик при появлении черных веретенообразных силуэтов китов, которых они первоначально приняли за подводные лодки. Впереди, чуть левее, линия горизонта обозначилась темной чертой. Приближался берег. Там лежит Ном,
Саша Макаров получил новую радиограмму, самолет из Нома вышел пять минут назад и идет нам навстречу. Я передаю ее Черевичному и прошу радиста узнать высоту идущего самолета: хотя видимость и отличная, но незачем идти лоб в лоб. Саша отстукивает на ключе и через ларингофоны сообщает:
— Идет на высоте две тысячи четыреста, путевая скорость четыреста восемьдесят километров. Командир капитан Пальмер, он же навигатор, а летчик — Коцебу!
— Хорошо чешут ребята! Слушай, Валентин, а пилот Коцебу не родственник ли русскому моряку Коцебу, именем которого на Аляске назван залив?
— Все возможно, Иван! Ведь семьдесят четыре года назад Аляска принадлежала России. Все побережье до нынешнего города Сан — Франциско было русским…
— Самолет! — перебивая меня, крикнул Черевичный, показывая вперед.
— Черт с ним, твоим самолетом! — почему–то с обидой ответил я.
— Потом доскажешь! — крикнул Иван. — Готовься к посадке и максимум внимания, местность незнакомая!
Американец приближался. Заметив нас, он покачал крыльями и, с резким снижением обойдя нашу лодку, вырвался вперед, ложась курсом на Ном. Мы ответили на его приветствие и начали снижаться. Ном открылся небольшим морским причалом и несколькими десятками одноэтажных деревянных домов яркой окраски, разбросанных по тундре.
Следуя за бомбардировщиком вдоль берега, мы вышли к лагуне. Американец лег на круг, показывая этим, что посадку производить здесь.
Осматривая лагуну с высоты пятидесяти метров, Черевичный отрицательно покачал головой.
— Не нравится она мне. Смотри, Валентин, как отчетливо сквозь воду просматриваются лежащие на дне топляки!
Действительно, несмотря на волну, было отчетливо видно, что дно лагуны усеяно утонувшими бревнами, некоторые, торчали градусов под тридцать.
— Похоже, что тут и двух метров не будет, а если и есть, то можно наскочить на плавник, посадочная полосато не обозначена, — ответил я.
Мы прошли еще несколько раз над лагуной, но утешительного ничего не увидели.
— Пошли в море! Сядем у причала! — приказал Черевичный.
— Волна высокая, но другого варианта нет! — ответил я, хотя несколько и опасался за прочность лодки, особенно выпускных поплавков — лодок шестиметровой длины, находящихся в консолях крыльев.
Бело–зеленые валы бешено накатывались на причал, бились в обрывистый берег и подбрасывали, как скорлупку, одинокую двухмачтовую шхуну, стоящую на открытом рейде. Все пристегнулись к сиденьям и затихли.
— Егор! Буду сажать на второй редан! Не давай опуститься носу! Вначале коснемся хвостовым реданом, потом на малой скорости перевалим в нормальное положение!
— Все ясно, командир! Только непривычно, кипит все! — ответил Байдуков.
— Нормально!
В динамик было слышно, как Байдуков хмыкнул и глубоко втянул воздух.
Черевичный подвел гидросамолет к верхушкам гребней поперечных валов с высоко задранным носом, так что со штурманского стола все посыпалось на пол. Море ушло, и через стекло кабины я видел только ясное голубое небо.
Режущий скрежет и шипение под днищем лодки, удар, еще удар, в кабине темнеет от накрывшей нас волны, и машина, дрожа и вибрируя, нехотя всплывает на очередной вал, а потом уверенно скользит по волнам, то взмывая в небеса, то прокаливаясь в зеленую бездну.
— Отдать водяные якоря, правый и левый' — подает команду Черевичный.
— Есть отдать правый и левый' — слышится в динамике голос Терентьева, орудующего в хвостовом отсеке
Я бросаюсь в носовую кабину, к главному якорю и, открыв люк, до половины высовываюсь на палубу. В ожидании очередной команды всматриваюсь, нет ли где стояночной бочки. Иван разворачивает машину и на малом газу скользит ближе к берегу, до которого не менее двух километров. Через шлемофон слышу его голос:
— Смотри внимательнее, нет ли где бочки? Увидишь, жду команды!
— Понял! Свой якорь держу наготове' — Ив этот момент я увидел, как от причала мчится к нам катер.
— От берега идет катер!
— Вижу! Что он, очумел? Режет полным ходом на самолет!
Иван даже прибавил обороты моторам, чтобы избежать столкновения. Но катер был уже рядом.
Высокий, острый как нож, его нос был нацелен прямо на пилотскую. И когда мы поняли, что столкновение неизбежно». катер вдруг вздыбился» лихо развернулся и мягко пристал кормой к носу самолета. Большой, как морской спасатель, он весь был задраен, и только на юте из открытых люков торчали головы в белых шапочках–пирожках — военных моряков американского флота. Приветливо улыбаясь, они что–то кричали, указывая на берег, на самолет и на свой катер. Не разобрав их слов из–за шума моторов, Иван, схватив мегафон, крикнул'
— Возьмите пассажиров, а мы уйдем на посадку в Тайлор. В Тэйлор! Или укажите якорную бочку для стоянки на рейде!!!
На палубе появился пожилой, загорелый до черноты мужчина и через усилитель зычно заговорил на чистом русском языке:
— Почему сели в море? Здесь нет якорных стоянок, а Тэйлоре тоже шторм!
— В лагуне мелко и полно плавника! — ответил Иван,
— Лагуна глубокая, от пяти до десяти метров. Очень чистая вода, потому плавник и пугает!
— Тогда для облегчения машины забирайте пассажиров, а мы перелетим в лагуну!
— О'кэй, господа! Примите поздравления от населения Нома!
— Советский экипаж и пассажиры приветствуют вас' Пока шли переговоры, все наши двадцать пассажиров, поддерживая друг друга, перешли на катер. А мы, задраив люки, пошли на взлет. Дважды, на малой скорости, машина отрывалась от волн, выбрасываемая, и дважды зарывалась в пенящие гребни, и только на третий раз Черевичному удалось уйти в воздух. Сделав круг над Номом, мы пошли над асфальтовым шоссе, идущим к лагуне. Осмотрев ее еще раз, Иван сказал: