Лед тронулся
Шрифт:
Возвращаясь в офис, Вадим продумал план действий.
Позвонил Лене и велел срочно привезти к нему все наличные, которые хранилисьдома. А их собралось, худо-бедно, почти двадцать тысяч рублей. Правда, две с половиной тысячи были двадцатипятирублевыми купюрами. Но остальные, как назло, — крупными.
Второй звонок — родителям. Выяснилось, что отец — вот счастливая случайность — с утра поехал в свой подмосковный гастроном. Когда Вадим позвонил туда, Михаила Леонидовича поймали у выхода. В магазине тоже царило сумасшествие, а старому юрисконсульту хотелось покоя и тишины. С возрастом он все больше превращался в эпикурейца —
Однако, что делать, просьбу сына, а точнее распоряжение, — дождаться его приезда, не выполнить Михаил Леонидович не решился. Тем более, что получил вполне конкретное задание — набрать тушенки и хороших рыбных консервов на девятнадцать тысяч. „Можно еще и водки пару ящиков“, — разрешил непьющий Вадим.
Когда Лена привезла деньги, бледная и взмокшая от страха, еще бы, везти такую сумму, Вадим отправился к директрисе. Вернулся довольный, поскольку выцыганил не одну, а две тысячи. Потом быстро собрался и поехал к отцу.
Конечно лучше бы ему оказаться там пораньше…
Вадим вышел из машины и сразу спустился в подвал. Подсобные помещения магазина — череда холодильных камер и сухих кладовок, тянулись вдоль длиннющего коридора от первого до восьмого подъезда семиэтажного жилого дома. Торговые залы занимали весь первый этаж.
Судя по гомону и периодическим вскрикам над головой Вадима, толпа штурмовала прилавки. Внизу же картина больше напоминала уже покинутое Мамаем поле боя. Двери всех подсобок, включая и морозилки, были распахнуты настежь. Обессиленные ратным делом грузчики покуривали, сидя где попало. Сотники (а может, десятники?) — завотделами бакалейным, ликероводочным, колбасным, молочным, хлебобулочным, и даже мясным, — ошалело делали какие-то записи в своих журналах „прихода-выдачи“ товара.
Вадим поднялся в кабинет директора.
— Что будет, Вадим Михайлович?! — с порога услышал он почти вопль директрисы.
Все, кто сидел в комнате, взглянули на нее с изумлением, Многие-многие годы, практически с момента прихода Осипова-старшего в гастроном, он был для директрисы просто „Мишей“. Про Вадима и говорить нечего. Кроме как „Вадик“, его никто из руководства магазина не называл. Это и понятно. Для директрисы, для двух ее заместительниц, проработавших в гастрономе тридцать слишком лет, Вадим оставался ребенком, на их глазах выросшим. И вдруг — „Вадим Михайлович“.
Разумеется, Михаил Леонидович хвастался перед „девочками“ успехами сына. Знали они и про Америку, фирму, важных клиентов Вадима. В их глазах он стал человеком из наваливавшегося неведомого будущего. Для подмосковного гастронома — посвященный. Поэтому, конечно, какой уж он „Вадик“. Вадим Михайлович.
— Да ничего не будет! — Вадим явно не склонен был к панике и унынию. — Точнее, наоборот, всё будет. Капитализм!
— Интересно, и откуда же это всё возьмется?! Мы сегодня даже макароны с фабрики не смогли заказать. В пределах наших фондов, Вадик! А еще полгода назад нам их впихивали. И фондов на макароны не было! — вспылила Роза, зам. директора, ведавшая бакалеей, ликерами и водкой.
— Да решение на самом деле не такое уж и сложное. Фабрики закупают муку столько, сколько им нужно. Делают макароны, назначают свою цену. Вы по этой цене либо берете, либо не берете. Продаете тоже по своей цене, которую
— У нашего гастронома в городе конкурентов нет. И при этой власти не будет, — вмешалась директриса. Два года назад горком партии представил ее к Герою Соцтруда. Но в ЦК зарубили — работникам торговли такой почет не полагался. С тех пор она была обижена на власть искренне и навсегда.
— Правильно! — Вадим сообразил, что защищать идеи конкурентного рынка сегодня и здесь с учетом того, зачем он приехал, полная глупость. А объяснять людям, чье благополучие построено на обладании дефицитом, что их ждет, когда наступит конкуренция, еще и негуманно. Учитывая же, что ему именно нынче этим дефицитом предстояло попользоваться, — просто подло. — При этой власти, при таком министре финансов, как Павлов, нас точно ничего хорошего не ждет!
Все облегченно выдохнули. Особенно обрадовался тактичности сына Михаил Леонидович — ему здесь еще и работать, и доставать продукты для семьи. Для друзей. Вадим давно догадывался, что отец берет продукты в магазине по одной цене, а друзьям отдает с небольшой наценкой. Особенно это относилось к водке „с винтом“. И хотя Вадима это впрямую не касалось, все равно было как-то неприятно. С другой стороны, каждый выживал, как умел. Рассчитывать на гонорары Вадима Михаил Леонидович не мог. Хотя в деньгах, попроси он Вадима, нужды бы не было. Но отец привык зарабатывать сам, и от сына зависеть никак не желал.
Дальнейший разговор принял характер эстафеты ругани в адрес власти. Каждый соглашался со всеми и не пропускал своей очереди. Напоминало игру в города, только выигравшим становился не тот, кто назвал последним город на „А“ или „С“, а тот, кто наиболее хлестко уколол родные партию и правительство за то, что те делают. Точнее, не делают.
Через час обе машины — и Вадима, и Михаила Леонидовича были загружены „под завязку“. Коробки с шампанским, боржоми, тушенкой, консервами лосося, тунца в томате заполнили багажники и задние сиденья „жигулей“.
В процессе освобождения от нежеланных купюр Вадима ждали два сюрприза — один приятный и один — отнюдь. Неприятный заключался в том, что ящик с водкой, естественно, винтовой „Столичной“, ему достался только один. Виной тому стали начальник городского ОБХСС и городской прокурор. Они не только сами приехали затовариться и „скинуть“ полтинники и сотки, но еще прихватили свое областное начальство. Денег у визитеров оказалось предостаточно, и брали они только водку и коньяк. Поэтому для Михаила Леонидовича удалось „зажать“ лишь один ящик.
Приятный же сюрприз преподнес Вадиму советский народ. Молва разнесла, что обменивать будут все деньги. Это сейчас только пятидесяти и сторублевые купюры. А на следующей неделе под замену попадут четвертные. Потом — десятки! Народ бросился избавляться от любых денег, независимо от их достоинства. Скупали все подряд, вплоть до уксуса и лаврового листа. Выручка гастронома за один день сравнялась с двухнедельной.
Благодаря этому Вадим без труда обменял оставшиеся после расплаты за продукты деньги на более мелкие купюры. Настроение резко поднялось. Мало того, что за один день он избавился от двадцати тысяч в никому уже не нужных полтинниках и стольниках, так еще и возвращался домой с семью тысячами „нормальных“ денег. Плюс две тысячи из Пассажа. Итого — девять.