Лэд
Шрифт:
Дворняга остервенело грызла это плотное препятствие на пути к яремной вене. В пылу битвы она ошибочно приняла его за плоть. Лэд вьюном вился под ней, чтобы освободиться и встать на ноги, но семьдесят пять фунтов веса противника крепко придавили его шею к земле.
И вдруг сторожевой пес торжествующе зарычал. Ремешок перегрызен!
Держа в пасти оборванный конец кожаного крепления, победитель напоследок как следует дернул за него. На какой-то момент стальные прутья глубоко врезались в израненный нос Лэда. А потом, словно по волшебству, пыточное устройство перестало сковывать его морду. Оно болталось на ремешке, зажатом
Молниеносным движением, за которым невозможно уследить глазом, Лэд вскочил и исступленно бросился в драку. Свершилось чудо — его челюсти свободны; пытка закончилась. Счастье избавления зажгло в колли неистовство берсерка [5] .
Дворняга отбросила намордник и с прежним азартом вернулась к битве. К ее разочарованию, с ней теперь сражался не беспомощный пес, а смертельно опасный волк. Лэд не стремился к одной крепкой хватке. С головокружительной скоростью двигались его морда и туловище, и каждое движение означало глубокий укус или рваную рану в короткошерстой шкуре его противника.
5
Берсерк или берсеркер — в древнегерманском и древнескандинавском обществе воин, посвятивший себя богу Одину. Берсерки отличались неистовостью, большой силой, быстрой реакцией и нечувствительностью к боли. — Примеч. ред.
До смешного легко уклонялся колли от неуклюжих контратак дворняги, а сам продолжал наносить укусы. Его короткие передние зубы доставали до самой кости. Глубоко и кроваво разили его изогнутые клыки — как могут разить только клыки волка и колли.
Дворняга, сбитая с ног, с воем повалилась на дорогу, и Лэд мрачно вцепился в обнажившееся брюхо.
В лачуге открылось окно. Раздался громкий мужской голос. В доме через дорогу закричала женщина. Лэд оторвался от поверженного врага, оценивая новые обстоятельства.
Охваченная страхом, израненная дворняга мигом подскочила и стремглав умчалась обратно на крыльцо. Каждый ее прыжок сопровождался воплем боли.
Лэд не преследовал ее, а побежал дальше своей дорогой, ни разу не обернувшись.
Спустя милю он остановился, чтобы попить из ручейка. И пил он полных десять минут. Потом двинулся дальше. Без намордника и утолив жажду, он забыл о боли, об усталости, о засохшей корке грязи и крови на его чудесной шубе, о всех кошмарных событиях того дня.
Он идет домой!
Автомобиль Хозяйки и Хозяина свернул с шоссе к Усадьбе, когда уже забрезжил серый рассвет. Всю ночь они искали Лэда, они исколесили Манхэттен от края до края — от Полицейского управления до приюта для собак. Теперь Хозяин вез усталую и несчастную жену домой, чтобы она отдохнула, а сам собирался вернуться в город и возобновить поиски.
Автомобиль уныло запыхтел по подъездной дорожке, но он был еще далеко от Усадьбы, когда утреннюю тишину разорвал грозный лай, призывающий нарушителей границ и покоя убираться восвояси.
Со своего поста на веранде наперерез автомобилю бежал Лэд, скованно перебирая натруженными лапами. А потом его зрение и нюх вдруг открыли ему, что эти нарушители — не кто иной, как его божества.
Хозяйка ахнула, не веря своим глазам, и выскочила
— О, Лэд, — всхлипывала она. — Лэд мой! Дорогой мой!
И в этот момент свершилось еще одно чудо: и скованность в мышцах, и боль, и утомление Лэда исчезли. Он потянулся, чтобы лизнуть залитое слезами обожаемое лицо, склонившееся над ним, а потом в безудержном приступе радости, как щенок, перевернулся на спину и затряс в воздухе всеми четырьмя грязными тонкими лапами, стал делать вид, будто собирается укусить любящие руки, которые ласкали его.
Таковое поведение никак нельзя назвать приличествующим степенному, взрослому колли. Но Лэду было все равно, потому что таким поведением он остановил слезы Хозяйки и заставил ее засмеяться. А именно этого он и хотел больше всего.
Глава седьмая
Пережиток прошлого
Усадьба находилась в девяти милях к северу от окружного центра — города Патерсона. Каждый год рядом с Патерсоном проводилась крупная животноводческая ярмарка штата Нью-Джерси — ярмарка, призеры которой на следующие двенадцать месяцев становились аристократами среди породистого крупного рогатого скота, овец и свиней в радиусе тридцати миль.
За два дня до начала Ярмарки с пастбищ на склонах гор Рамапо, что возвышаются к югу от Сафферна, спустились двадцать призовых овец. Их разведением увлекался один человек, для которого титул Фермера с Уолл-стрит обладал ни с чем не сравнимой притягательностью, стоил ему тысяч тридцать в год и превращал его самого в кару небесную для всех его немногочисленных друзей.
Среди этих невезучих друзей случилось оказаться и Хозяйке с Хозяином. И потому наш Джентльмен-Фермер решил разбить перегон своих овец на ферму двадцатичетырехчасовым постоем в Усадьбе.
Хозяин, должным образом уведомленный о сомнительной чести, которая выпала его дому, выделил для овец пустующий загон возле конюшни. Туда и привел пастух своих запыленных блеющих подопечных по прибытии отары в Усадьбу.
Пастух был угрюмым шотландцем. Основы угрюмости в его северном сердце заложила Природа. Тяготы службы у Фермера с Уолл-стрит десятикратно усилили природную склонность. Звали его Макгилликадди, и внешность у него была под стать имени.
Отметим, что в Северном Нью-Джерси живая овца — почти такая же редкость, как птеродактиль. Это стадо в двадцать голов обошлось собственнику в целое состояние. Собака же (особенно колли), которая не знакома с овцами, при первой встрече склонна рассматривать их как свою законную добычу. Другими словами, при виде овцы многие законопослушные псы мгновенно превращаются в убийц.
Чтобы не запятнать таким позором гостеприимство Усадьбы, Хозяин погрузил утром всех своих колли, кроме Лэда, в машину, чтобы отправить их на три дня в гостиницу для собак, что имелась в десяти милях.
— Старый пес тоже поедет, сэр? — спросил старший работник Усадьбы после того, как он поднял остальных собак в кузов, и кивком указал на Лэда.
Лэд обозревал происходящее с верхней ступеньки веранды. Хозяин посмотрел на колли, потом на машину и ответил:
— Нет. Лэд имеет больше права находиться здесь, чем какие-то презренные овцы. Он не побеспокоит их, если я скажу ему. Пусть он остается.