Ледащиця
Шрифт:
– Яка воля?
– питаю, не розумiючи.
– А вже ж вiльна буде! От яка!.. Вже порiшили. Який панич гарний за неї просив!
А другий москаль:
– Еге! За стару не попросять! Пропадай стара!
I жартують такеньки межи себе. А Настя йде бiла як хустка, нi журлива, нi весела, - от мов з каменю.
Вибiгла
От як зiбрали нас в останнiй раз та об'явили, що ми всi вiльнi, у руку бумагу дали, вийшли ми за ворота панськi, - як заридає тодi Чайчиха!.. Ридає, ридає так, господи! Та тiльки приказує: "Ой, свiте мiй, свiте мiй милий, свiте мiй красний!" Зiйшлися сусiди, товплються на улицi, оступили, поздоровляють нас, самi з нами плачуть, а нас умовляють.
А Чайчиха їм на те:
– Сестрицi! Брати! Родина!
– так-то вже величає їх!
– Не боронiть - нехай поплачу! Я двадцять рокiв не плакала!
I так вона вимовила, що всi знов дрiбними сльозами вмилися.
Як я тодi на неї глянула, тодi я тiльки й побачила, якi в неї очi добрi, який усмiх ласкавий, - наче то не Чайчиха передо мною мовчуща, понура… А далi як схаменулась вона, як глянула на дочку, охмурнiла i осмутнiла знов тяжко. А Настя стоїть, на всiх, на все дивиться та шепче:
– Я вже сьогоднi випила, - шумить менi в головi…
А далi:
– Люди добрi!
– простогнала.
– Чи я вiльна, чи я тiльки п'яна?..
Настина
– Насте, - кличемо, - iди лишень до ради, порадимось.
– Голова болить!
– одказала.
На другий день ще гiрше вона занедужала; вже з того дня й не вставала. Танула вона як свiчечка. Нiкого не пiзнає, дивиться страшно i все за голову себе хапає.
– Горить, горить!
– каже.
На п'ятий день пiдвелась, хустки шукає, зривається нiби куди бiгти.
– Насте, куди се?
– Горiлки хочу!.. Пiду! Пiду!
Мати заплакала, - просить:
– Доню моя, схаменись!
– Пустiть мене, пустiть!
– Куди ж тебе пустити! Ти на ногах не встоїш… Ляж!
– То вбийте мене, вбийте!
– крикне, ламлючи руки.
Положили її знов на лiжко. Почала, вона кидаться, почала стогнати, кричати:
– Я вiльна, вiльна!.. Ну, добре!.. I вiльна, i п'яниця, i ледащо!.. Де ж менi прихилитись, де? Добрий хазяїн вижене: "П'яниця, ледащо, треба її з свого двору вигнати!" - скаже i вижене… i добре зробить.
К ночi вже з сили зовсiм вибилася, - тiльки стогнала стиха та просилась:
– Не женiть мене, не женiть, - нехай я хоч трохи одпочину! Матiнко, я ж ваша дитина, - не женiть!
Усе їй привиджується, що її женуть. I дитину свою згадувала.
– Сховайте, сховайте мою дитину, - шепче, - вона вже давно вмерла!
Так опiвночi пiднялась на лiжку…
– Зима люта!
– вимовила.
– Куди ви мене женете?
I впала…
Се вже її останнє слово було…