Леденящая жажда
Шрифт:
— Вы ни при чем! Вы чистые ученые, вам наплевать, что бомбу сбросили на Хиросиму, что газом потравили тысячи солдат, что динамитом взрывают людей! Вы ни при чем!
— Болтовня! Псевдогуманистическая болтовня!
— Нет, Семенов, есть гуманизм и антигуманизм, а псевдо — не бывает! — Она немного успокоилась. Выплеснула обиду и успокоилась. — Кукушкина не видел?
— Нет, еще не приходил. А зачем он тебе? «Действительно, зачем? Нам уже никто не поможет…» Она подошла к окну и закурила. Та самая пепельница,
Дверь скрипнула.
Соня обернулась.
На пороге стоял Кукушкин, но почему-то не в пальто, а в измятом лабораторном халате. Лицо совершенно заспанное.
— Привет, Леша! — на ходу бросил Семенов, не обратив внимания на странный вид своего коллеги. В этот момент он был слишком занят разбором отчетных документов.
— Привет, — буркнула Соня и отвернулась к окну. Минуту Кукушкин будто колебался, отвечать на приветствие или нет, потом медленно и членораздельно произнес:
— Здравствуйте.
Тут даже до Семенова дошло. Вежливостью и вниманием к окружающим Леша никогда не отличался. И вдруг такие церемонии… С чего бы это?
— Кукушкин, ты что, спал здесь?
— Да, заработался вчера и подумал, что ехать домой нет смысла.
— Интересно… А ты не хочешь помочь нам прибраться здесь?
— Нет.
— Что — нет???
— Не хочу.
— Откровенно. Ну ладно, на нет и суда нет.
Соня не выносила, когда в бытовую речь вставляют всякие пословицы или поговорки, а Семенов часто прибегал к неиссякаемым ресурсам народной мудрости. В любой другой момент она бы обязательно отпустила какую-нибудь колкость по этому поводу, но не сейчас, когда это ее особенно раздражало.
— Соня! — позвал вдруг Кукушкин.
— Да? — не оборачиваясь, ответила она.
— Ты вроде хотела со мной поговорить?
— Нет.
— Извини за вчерашнее. Может, все-таки поговорим?
— Не о чем, — сухо ответила Соня.
— Ну прости. Я просто был занят.
— Кукушкин, я не обижаюсь. Как я могу обижаться на погоду? На время? На отрицательно заряженные электроны? На бесконечность, на вакуум?..
— Так я для тебя пустое место?
— Нет, не пустое, а очень даже полное. Полное дерьма!
— Прости…
И Кукушкин ушел в другую комнату. Соня даже не обернулась.
Вокруг продолжали мельтешить люди, все носились с папками, кипами бумаг, со скрипом выдвигались ящики столов, позвякивали тщательно упаковываемые в стружку колбы и мензурки…
Вдруг крупная капля прочертила на стекле широкую дорожку, скатываясь вниз к подоконнику, затем еще одна и еще.
— Ты что делаешь, идиот?! Брось сейчас же! Ты что, с ума сошел?!
Этот крик Семенова оборвал все остальные звуки. Визгливый, испуганный, истеричный.
— Эй, кто-нибудь! Вызовите «скорую»! Господи! Помогите
Соня метнулась на крик.
То, что она увидела, было похоже на страшный сон. Пол был усеян осколками стекла, повсюду брызги, и среди всего этого хаоса лежал Леша, тяжело дыша и корчась в судорогах. Он умирал.
Соня поняла это сразу, как только оказалась на пороге.
Все вокруг метались и суетились, Семенов орал как резаный. А ей вдруг стало смешно. Нет, даже не смешно, а как-то запредельно ужасно, когда только смехом и спасаешься.
Никто и ничто не могло остановить приступ заливистого смеха, тонкого и надрывного. Впрочем, всем было не до нее: кто-то хлопотал вокруг распростертого на полу Кукушкина, некоторые пытались убрать с пола осколки.
Кукушкин несколько раз дернул головой, потом рукой, правой — четко отпечаталось в сознании. Потом пришли в движение ноги — по телу проходила волна смерти. Не более чем минутные конвульсии превратились для нее в бесконечный страшный спектакль. И даже много лет спустя, закрывая глаза перед сном, она продолжала раз за разом проживать эту внезапную, страшную смерть.
Потом все кончилось — и наступила тишина. Все стояли вокруг того, что еще недавно звалось Кукушкиным, постоянно выпендривалось, то и дело демонстрировало свой мерзкий характер, а теперь стало всего лишь энным количеством килограммов отравленной плоти.
Соня тяжко икала, смех перешел в болезненные спазмы.
— Соня, что произошло? Зачем ты это сделала? Соня обернулась как от выстрела. Икота тут же прекратилась.
— Я? Что я сделала?!
— Ты его убила!
— Tы дурак, Семенов! Что ты несешь?! Меня тут и близко не было. Это ты здесь был! Ты же все видел!
— Да, я видел! Знаешь, что я видел? Когда я вошел в кабинет, он стоял над столом и, как всегда, возился с пробирками. И вдруг берет и подносит склянку к губам и… Он сказал: «Прости, Соня».
Соня почувствовала, как горло словно сдавила петля. Не вздохнуть. Только слезы из глаз.
Она не могла ответить, не могла выдавить из себя ни звука. Семенов обхватил ее, прижал к себе.
— Ну тихо, тихо…
И только после этих слов она упала на колени, завыла, закричала, забилась в истерике. Она плакала довольно долго.
— Это кто сделал? — Тихий голос прозвучал почему-то страшно громко.
Два человека, те самые консультанты в штатском, стояли на пороге.
— Кто его убил? — наклонившись к трупу и прощупав пульс, спросил угрюмый.
— Он сам себя убил, — сказал Семенов. — Он выпил отравляющее вещество.
— Ясно, — сказал тот, что с залысинами, — неврастеник. Где его документы?
— Паспорт? — спросил Семенов.
— Нет, результаты исследований.
— Здесь. — Семенов показал на сейф Кукушкина.